23 
                               
Мы просидели за чаем и разговорами до самого рассвета, и лишь 
тогда,  когда  небо на востоке стало светлеть,  почувствовали 
усталость.  Утро прошлого дня, ознаменованное  нашим  с  Элен 
примирением  и  необычайно ранней прогулкой, теперь  казалось 
необыкновенно  далеким. Череда напряженных  событий  отдалила 
все   предыдущие   дни  и  наполнила  мое  настоящее   новыми 
впечатлениями и мыслями. Глядя в окно на тающие сумерки и  на 
нелепо  горящие  в  утреннем свете свечи, я отчетливо  ощущал 
какую-то    щемящую   новизну,   нарастающую    необходимость 
расставаться  с  домом,  где  я провел  столько  незабываемых 
часов. 
     Много  раз до этого я представлял себе, как покину  этот 
дом,  но  каждый  раз  я  старался  отгонять  такие  мысли  и 
наслаждаться  подаренным мне временем.  Я  хорошо  знал,  что 
просто  уйду, уйду спокойно и тихо, что не буду цепляться  за 
последние  минуты  и  искать  для них  благовидные  предлоги… 
Теперь  настал  этот самый день, и я твердо решил,  что  свои 
мрачные  и  тревожные  мысли оставлю на  потом,  обдумаю  всё 
необходимое дома в одиночестве. 
     Я  попрощался с Элен, пожелал ей хорошо отдохнуть и ушел 
в  ту комнату, которую уже привык считать своей. Полчаса  сна 
были  мне просто необходимы после двух бессонных ночей, и  я, 
сняв жилет, галстук и ботинки, быстро уснул на кровати. 
     Солнце  уже  встало  и освещало комнату  мягким  светом, 
когда  я проснулся. Стараясь меньше думать о насущном  и  уже 
почти  не  делая  в  этом особых усилий, я стал  одеваться  и 
собирать  свои  немногочисленные вещи. Это  заняло  не  более 
пятнадцати минут, и вскоре я уже спускался по лестнице вниз в 
плаще  и  со шляпой в руках. Ночью, когда мы говорили,  кроме 
прочего,   о   моем  отъезде,  я  решительно   отказался   от 
предложенных  мне  услуг  возницы  и  от  раннего   завтрака, 
предполагая   самостоятельно   добраться   до    станции    и 
позавтракать  уже  в городе, и поэтому теперь  меня  никто  и 
ничто  не должно было ожидать в холле. Не должно, но с каждым 
шагом,   с  каждой  ступенью  во  мне,  помимо  воли,  крепло 
предчувствие, что перед отъездом я еще один раз увижу ее…  И, 
уже  собираясь  к выходу и надевая перчатки, я  почему-то  не 
сомневался, что всё равно так и будет. 
     Элен  появилась  за  моей  спиной.  Она  понимала,   что 
объяснения  ее  появлению  сейчас  не  нужны,  и  поэтому  не 
оправдывалась.  Я повернулся к ней и обвел ее  взглядом.  Она 
излучала  очарование  и  свежесть:  светлый  брючный  костюм, 
надетый   без  галстука  и  жилета  с  одной  лишь  сорочкой, 
расстегнутой  у  шеи, умело наложенный грим, почти  полностью 
скрывавший  дефект  губы,  нежный румянец  на  скулах  –  мне 
невольно  подумалось, что она сделала это для того,  чтобы  у 
меня  и  в  мыслях  не возникло сказать “прощайте”.  Нет,  я, 
разумеется,  мог бы бросить это короткое слово и удалиться  с 
вежливым  поклоном, и тогда Элен, наверное, ответила  бы  тем 
же. Но зачем? Кому из нас нужен этот пафос? Ведь осталось еще 
несколько  нерешенных вопросов, и, кроме того, в моей  голове 
уже  созрело  решение, возможно, самое важное в  моей  жизни… 
Однако у меня были и другие соображения, касавшиеся ее, и они 
побуждали оставить между нами большую долю неопределенности. 
     Несколько мгновений мы смотрели друг на друга,  а  потом 
Элен  протянула  мне руку для рукопожатия. “До  свидания!”  – 
просто сказала она. Я сжал ее ладонь. Рукопожатие было  таким 
же  твердым,  как и в самый первый день нашего знакомства.  Я 
onjknmhkq ей и направился к выходу, явственно ощущая, как  ее 
взгляд прожигает мне спину… 
      
     Утро выдалось туманным, и это предвещало еще один теплый 
день  в череде никак не желавшего заканчиваться лета. Однако, 
пока  я  дошел до станции, туман рассеялся, и я с  удивлением 
обнаружил вокруг начинавшую желтеть сентябрьскую листву. 
     Я купил газету, сел в поезд, и очень скоро свежий воздух 
за окном сменился на лондонский смог. 
     В моей квартире на Бейкер-стрит меня ожидало десятка два 
писем,  несколько чеков и телеграмма от Майкрофта трехдневной 
давности,  должно быть, не очень срочная, если  уж  мой  брат 
отправил  ее сюда, а не в Грегори-Пейдж. Поскольку поездка  в 
Лондон,  которую  мы накануне предприняли  с  Лестрейдом,  не 
позволила мне заглянуть домой, то теперь предстояло  заняться 
насущными  делами. Я заказал себе завтрак,  бегло  просмотрел 
корреспонденцию  и,  не  обнаружив ничего  особо  важного,  с 
удовольствием принялся за яичницу с ветчиной. 
     Около полудня я уже был у Майкрофта, чем несказанно  его 
удивил:  он  полагал,  что я все еще “добываю  оправдательные 
доказательства  для  мисс Лайджест”. Я  вкратце  изложил  ему 
исход  дела,  а  он,  в свою очередь, описал  мне  поручение, 
которое  послужило  причиной телеграммы и которое  предстояло 
выполнить за весьма солидный гонорар. Задание не представляло 
для меня особой сложности и, как это часто бывает, когда дело 
поступает  из рук моего брата, касалось нашей государственной 
экономической  политики.  Я пообещал  Майкрофту  сделать  все 
возможное  и известить его о результатах телеграммой  сегодня 
же вечером. 
     В  четыре  часа  после  полудня я решил  выпить  чаю  на 
Риджент-стрит, и в моем кармане уже лежали добытые  сведения, 
ради которых пришлось изрядно побегать по сити. 
       Еще не было пяти, когда я решил навестить Скотланд-Ярд 
и  отправился  к  Лестрейду. Тот  оказался  на  своем  месте, 
погруженный    в   полицейские   протоколы.    Мы    дружески 
побеседовали,  и  он  с  легкостью позволил  мне  порыться  в 
служебных   бумагах,  касающихся  дела   Гриффита   Флоя,   с 
единственным условием – не выносить их за пределы кабинета. 
     Как  выяснилось, Гриффит не подтверждал и не  опровергал 
предъявленные  обвинения  –  он  просто  отказался   что-либо 
говорить  до  самого  суда. Остальные же участники  развязки, 
напротив,   давали   отчетливые  и  почти   идеально   схожие 
показания.  Вообще, Лестрейд был чрезвычайно доволен  финалом 
дела,  и  красноречивое молчание мистера Флоя его  нимало  не 
тревожило  –  в его руках теперь была не менее  крупная,  чем 
раньше,  добыча, а газеты наперебой превозносили  знаменитого 
инспектора полиции в качестве непревзойденного специалиста. 
     Когда  вечером я неспешно возвращался домой, Уотсон  уже 
ожидал меня за чашкой кофе в моей квартире. 
-  А, Холмс! Ну наконец-то! – воскликнул он. – Я жду вас  уже 
больше часа! 
-  Простите,  друг мой! Пришлось посвятить день самым  разным 
делам, и я освободился только полчаса назад. Как ваши дела? 
-  У  меня всё в порядке: я вернулся еще до второго завтрака, 
успел   навестить  жену  и  даже  осмотрел  одного  из  своих 
постоянных пациентов. 
- Надеюсь, миссис Уотсон здорова? 
- Да, благодарю вас. 
- Ну, а ваш визит в полицию сегодня ночью, как он прошел? 
    Уотсон  налил себе немного виски и разбавил его  содовой. 
Jncd`  он неспешно достал свой портсигар и закурил, я  понял, 
что для меня у него припасено нечто интересное. 
-  Я рассказал Лестрейду обо всем, что видел и слышал там,  в 
беседке,  обходя, разумеется, общими фразами некоторые  вещи. 
Вы помните, мисс Лайджест просила… 
- Да, я отлично помню. Продолжайте. 
-  А  тут  нет ничего особенного. Лестрейд долго и  тщательно 
спрашивал   обо   всем,  особенно  настаивал   на   дословном 
воспроизведении признаний сэра Гриффита. Тот полицейский, что 
был  с  нами,  тоже довольно точно всё описал. Мы  перечитали 
записи  наших показаний, заверили их подписями и  отправились 
по  своим  делам.  Еще Лестрейд сказал, что  смерть  Джейкоба 
Лайджеста   тоже,   возможно,  будет  квалифицироваться   как 
убийство, и в этом случае мистеру Флою придется еще хуже. Вот 
и всё. Это не стоит вашего внимания, Холмс. 
-  Не испытывайте мое терпение, Уотсон – говорите о том, что, 
по-вашему, стоит моего внимания. 
-  Черт возьми, Холмс! Я ведь еще ничего не говорил об  этом! 
Как  вам  удается  так  точно предугадывать  мои  намерения?! 
Впрочем,  вы  правы. Я хочу рассказать вам о другом,  и  это, 
возможно, покажется вам интересным. 
- Я весь внимание. 
    Он  посмотрел  в  глубину холодного  камина  и  задумчиво 
выпустил клубы табачного дыма. 
-  Когда я вернулся в Грегори-Пейдж, - начал он, - леди  Элен 
вела  себя  очень странно. Она явно не хотела никого  видеть, 
разговаривала  односложно  и  предпочла  как   можно   скорее 
остаться  одна. Однако самое странное во всем этом  то,  что, 
похоже, она плакала! Я почти уверен в этом. 
-  В  котором  часу это было? – спросил я, стараясь  подавить 
волнение. 
- Я заметил это сразу, как только вошел в парадный холл дома. 
Я  вернулся  из полицейского участка и застал ее  стоявшей  у 
окна. Это было около восьми. А какое тут может иметь значение 
время? 
- Мы с вами разминулись на какие-то полчаса, Уотсон. 
-  Да,  леди Элен сказала, что вы только недавно уехали.  Она 
вела   себя   странно,  Холмс.  Я  подумал,   что   это   вас 
заинтересует… 
- Да-да, продолжайте, пожалуйста. 
-  Я  и представить себе не мог, Холмс, что такая женщина как 
она  может  плакать! Она, разумеется, не  лишена  чувств,  но 
после всего случившегося… 
-  Так  вы  видели это или лишь догадываетесь? Я,  откровенно 
говоря, ни разу не видел ее слез, хотя провел с ней некоторые 
напряженные минуты. 
-  Ну,  она, наверное, успела вытереть слезы, когда  услышала 
мои  шаги, но ее глаза были влажными и в них застыло какое-то 
неописуемое выражение… Она говорила со мной, давала  указания 
прислуге,  но ни на секунду не была с нами в своих мыслях.  И 
это  после  того,  как  самое страшное осталось  позади!..  И 
знаете, Холмс, я, кажется, могу найти этому объяснение! 
- В самом деле? 
-  Да.  Вы,  наверное, давно думаете об  этом,  но  я  только 
сегодня  понял,  что леди Элен страстно влюблена  в  Гриффита 
Флоя.  Если  позволите, я изложу, как я это себе представляю. 
Так  вот:  между  нею и сэром Гриффитом завязались  некоторые 
отношения,  но  он  имел неосторожность завести  интрижку  со 
Сьюзен.  Может  быть, тогда их отношения с леди  Элен  только 
начинались и не были сколько-нибудь прочны, или же он завязал 
pnl`m  с бывшей официанткой в период их ссоры. Так или иначе, 
но  он  потерял  возможность жениться на  мисс  Лайджест.  Он 
потерял  эту  возможность, но не ее  любовь!  Она  продолжала 
любить   его   тайно,  посчитав  недостойным   леди   прощать 
нанесенную  обиду  и  сделав выбор в  пользу  своей  чести  и 
безупречной  репутации.  Сэр  Гриффит,  конечно,   умолял   о 
прощении,  уверял, что отношения со Сьюзен  –  лишь  минутное 
увлечение, и что они ничего не стоят перед его любовью к ней, 
но  она  была  непреклонна. Он готов был  нести  наказание  и 
терпеть  ее холодность, но вскоре понял, что это не кокетство 
и  не  просто  задетое женское самолюбие. В конце  концов  он 
устал  бороться  с  невидимым призраком своей  измены  и  при 
случае взвалил на мисс Лайджест всю вину за убийство – это не 
было  отдельной его целью, но было отличным шансом  отомстить 
за  унижения,  за  то,  что его посмели отвергнуть!..  Он  не 
привык  к отказам женщин, и его месть была жестока!  С  этого 
момента  она  вступили в невидимую схватку: он  –  со  своими 
чувствами к этой женщине и с напоминавшей о себе совестью,  а 
она  –  со  своей  ненавистью  и любовью  одновременно!  Мисс 
Лайджест  отстаивала свою свободу – что ей было делать?  –  и 
она,  конечно, согласилась разыграть спектакль, ведь с  нашей 
помощью  она  убила сразу двух зайцев: получила оправдание  и 
отомстила Гриффиту Флою за всё причиненное ей зло… 
- Хотите сказать, теперь она плачет от тоски и сожаления? 
-  А разве это не логично, Холмс? По-моему, все необъясненные 
факты  и многочисленные недомолвки связываются воедино. Отчим 
леди  Элен мог знать обо всем этом и защищать интересы  своей 
падчерицы. Именно поэтому Гриффиту была выгодна его смерть, и 
именно поэтому в их беседе с леди Элен он намекал, что она  и 
сама  имела повод избавиться от сэра Джейкоба ради сохранения 
их тайны и возможного продолжения отношений. Ну и конечно,  о 
ее  чувствах  к  сэру  Гриффиту можно было  судить  из  самых 
животрепещущих моментов всего представления. Вы ведь  видели, 
как  они целовались? Разве этот могло быть обманом? По-моему, 
очевидно,  что  она решила воспользоваться  случаем  –  легко 
соблазнила   Гриффита,  в  последний  раз   насладилась   его 
страстью,  а  потом  наблюдала крах этой чудовищной  иллюзии, 
упиваясь местью и вместе с тем изнывая от невыносимой боли!.. 
-  Так  выходит, ее трагедия в том, что условности  оказались 
сильнее ее чувства? 
-  Не  условности,  а  честь! Она  сама  выбрала  этот  путь: 
предпочла  долг  и имя своей любви к человеку,  который  этой 
любви не заслуживал. Вы не согласны, Холмс? 
    Я  раскурил  свою  трубку  и с наслаждением  вытянулся  в 
кресле. 
-  Ах,  Уотсон, Уотсон! – сказал я с улыбкой.  –  Вы,  как  я 
погляжу, многое потеряли, отказавшись от идеи писать  романы. 
А    британская   беллетристика   потеряла   еще   больше   – 
замечательного по смелости фантазии автора! 
-  Вы  считаете,  Холмс, что мои идеи  нельзя  даже  серьезно 
воспринимать? 
-  О,  нет! Простите, Уотсон, если я вас обидел! Ваша  теория 
довольно  жизненна, но вы не можете не признать,  что  в  ней 
полно   слабых  мест.  И  самый  главный  момент   лежит   на 
поверхности:  мисс Лайджест не из тех женщин, которые  кладут 
пламенную  любовь на алтарь доброго имени только потому,  что 
того требуют обстоятельства. Но даже если предмет ее любви не 
самый  достойный мужчина, даже если ее гордость действительно 
не  позволила простить измену, всё равно в вашей  версии  для 
нее  нет  серьезного повода это скрывать. Зачем так тщательно 
qjp{b`r|  свой роман с ним, тем более что он давно в прошлом? 
Мало  ли  на  свете  женщин,  которые  пережили  разрыв   или 
расторгнутую  помолвку?  Мало  ли  женщин,  которые  поспешно 
заключили  брак,  а потом пошли на развод? И если  допустить, 
что  между моей клиенткой и Гриффитом Флоем действительно был 
роман,  то поведение мисс Лайджест будет выглядеть  в  высшей 
степени странным: она слишком независима, чтобы так трепетать 
перед  общественным мнением из-за пустяков из ее прошлого.  И 
кроме  того, Уотсон, неужели вы думаете, что серьезный  роман 
можно  утаить,  что  разные подробности рано  или  поздно  не 
станут  достоянием  публики, что ни одна горничная,  ни  один 
кучер  не окажутся случайными свидетелями даже самого тайного 
свидания? Поверьте мне, я наводил справки… 
    Уотсон задумчиво затянулся своей сигарой и стряхнул пепел 
в пепельницу. 
-  Но  ведь  вы  не  станете отрицать, что в  этом  деле  еще 
остались  темные места,  связанные  с  леди Элен и  Гриффитом 
Флоем?   –  сказал он. – И, похоже, что леди Элен не очень-то 
хочет, чтобы вы докопались до правды. 
-  Да,  это так, - ответил я, стараясь не показать  ему,  что 
данный  факт  волнует  меня гораздо  больше,  чем  ему  может 
казаться,  -  она  предпочитает  скрывать  что-то  из  своего 
прошлого,  и  упорство, с которым она  это  делает,  невольно 
наводят  на  мысль, что дело касается более серьезных  вещей, 
чем просто несостоявшийся роман. 
    Уотсон  ушел  домой  через полчаса,  выразив  настойчивое 
желание быть в курсе дальнейших событий. Я пообещал известить 
его, если произойдет что-то новое, а сам принялся варить себе 
новый кофе. 
 
     Сведения о Гриффите Флое и Элен я решил занести  в  свою 
картотеку. Расположившись на диване, я быстро заполнил первую 
карточку,  а  на  второй написал имя Элен и, не  задумываясь, 
остальное:  “самая  потрясающая женщина, какую  мне  довелось 
знать”. Опомнившись и злясь на себя за эту банальность, я тут 
же смял лист и швырнул его в корзину. 
     Разумеется,  было глупостью думать, что мне удастся  вот 
так  спокойно написать несколько фактов о ней и о ее  деле  и 
отправить  карточку в архив. Нет – она никогда уже  не  будет 
для  меня “воспоминанием под литерой L”! Она – моё настоящее, 
и  моя жизнь теперь не может стать прежней, такой, какой была 
до  встречи  с  ней.  Пора  перестать  летать  в  облаках   и 
расставить, наконец, все точки над “i” – я люблю эту  женщину 
и  твердо  знаю,  что  другой такой в  моей  жизни  не  будет 
никогда. Я знаю, что мог бы оставить между нами всё как  есть 
и  сохранить  свой  status quo, у  меня  хватило  бы  сил  на 
хладнокровную маску. Но что тогда будет? Моя жизнь  неизменно 
разделится на две части, и я до конца своих дней буду  жалеть 
о том, что мои принципы взяли верх над единственной любовью. 
     Никогда раньше я не принимал решений относительно  своей 
свободы просто потому, что ни одна женщина не зародила во мне 
даже мысли об этом, но я все равно отвергал брак для себя – я 
не  собирался жениться, потому что это разрушило бы мой образ 
жизни  и  поставило бы под угрозу столь дорогие моему  сердцу 
привычки,  заставило бы иначе относиться к работе  и  к  себе 
самому… А Элен словно мое продолжение, и потому ее так  легко 
представить  рядом!  Ее  мне  послало  Провидение,  однако  я 
получил  только шанс, и остальное зависит от моей  воли  –  я 
должен  объясниться с ней и выяснить все до  конца,  получить 
ответ…  Да,  я твердо решился на откровенный разговор,  но  я 
pexhk  также  и то, что он должен произойти лишь после  того, 
как  я  узнаю об Элен всю правду и смогу защитить ее от того, 
чего она так боится. 
     Но черт возьми! Как хочется верить, что она отвечает мне 
взаимностью,  что  те  нежные взгляды, которые  я  ловил,  те 
теплота  и  расположение, которые она выказывала по отношению 
ко  мне – лишь часть ее чувства!.. Я вспоминал все это, и мое 
дыхание  учащалось. Я признавал, что мог видеть  больше,  чем 
было   на   самом   деле,  потому  что  помимо   воли   искал 
подтверждений   желаемому,  но  я  ведь  не  совсем   потерял 
способность  объективно  воспринимать  жизнь.  Я   чувствовал 
особое внимание Элен, чувствовал, что ей приятно мое общество 
и  что она привыкла ко мне за проведенное вместе время, и  во 
всем   этом,  несомненно,  было  нечто  большее,  чем  просто 
дружеское  участие. Я явственно ощущал наше сближение  и  все 
четче   понимал,   что  ему  мешает  лишь  тайна   Элен,   ее 
невозможность  быть  со  мной  до  конца  откровенной.  Столь 
очевидный выход рассказать всё и попросить совета не  кажется 
ей таким очевидным именно потому, что свою тайну она скрывает 
прежде  всего  от  меня!..  И  страдает  она  не  столько  от 
предполагаемого разоблачения, сколько от стыда и бессилия что- 
либо изменить, избежать моего в ней разочарования. 
     Что  такого  страшного могло быть  в  ее  прошлом,  если 
практически  вся ее жизнь была на виду публики,  если  о  ней 
никогда  не  ходило  порочащих или даже  просто  сомнительных 
слухов?..  Какое безрассудство она могла совершить при  своем 
уме и неизменном здравом смысле?.. 
     На  тот момент я знал лишь то, что Гриффит Флой вооружен 
против  Элен настолько важными сведениями, что она  предпочла 
бы  самоубийство их огласке. Об остальном можно лишь  строить 
дедуктивные  догадки. Гриффит не выдавал  то,  что  знает  об 
Элен,  пока у него был хоть какой-то шанс жениться на  ней  – 
значит,  это  могло  опорочить  ее,  но  не  его.  Теперь  он 
собирается  рассказать  все  на  суде,  так  как,  потеряв  и 
свободу,  и шанс на Элен, и остатки своей репутации,  ему  не 
остается  ничего  другого,  как  напоследок  опорочить  Элен, 
отравить ее жизнь. С другой стороны, отчим Элен погиб  именно 
из-за того, что знал больше, чем это было нужно Гриффиту. Это 
значит,   что  Гриффиту  было  выгодно  единолично  управлять 
тайной, а также то, что, по-видимому, эта самая тайна  вполне 
могла  быть  обращена против него самого при  соответствующих 
обстоятельствах.  Теперь  она, конечно,  страшна  только  для 
Элен,  потому  что список обвинений Гриффита  вряд  ли  можно 
отяготить  еще  больше. Что и говорить, положение  Элен  было 
тяжелым - выпорхнув из одной ловушки, она тут же оказалась  в 
другой… 
     Что  это?  Их  общий  ребенок?  Но  Элен  не  успела  бы 
незаметно  выносить  его…  Ее  ребенок  от  другого  мужчины, 
например,  от  лорда  Гленроя? Но  в  обоих  случаях  Гриффит 
обязательно упомянул бы о ребенке, говоря об отъезде в Штаты: 
в первом случае – желая забрать с собой отпрыска, а во втором 
–  из стремления поскорее убедить Элен обещанием усыновления. 
Да  и  вообще,  Элен вряд ли позволила бы себя  шантажировать 
таким   фактом  и  за  прошедшие  годы  придумала   бы,   как 
защититься. 
     Возможно, ее порочная связь с кем-то другим, например, с 
тем  же  Дже      ймсом  Гленроем? Но если  Элен  не  боялась 
заводить ее, то с какой стати ей страшиться слухов и зачем  в 
этом случае поддерживать с ним отношения?.. 
     Ее  преступное  прошлое?  Что ж,  роль  хладнокровной  и 
sd`wkhbni  преступницы ей вполне бы подошла,  но,  во-первых, 
это противоречит ее ценностям и давнему увлечению наукой, во- 
вторых,  не укладывается в хронологию ее жизни, а в  третьих, 
не  имеет подтверждений не только в анналах Скотланд-Ярда, но 
и по моим личным источникам информации. 
     Нет,  похоже,  что это касается все же личных  отношений 
двух  этих  людей.  Именно там, в глубине  недомолвок,  между 
перипетий  ссор  и намеков кроется то, что будоражит  всю  их 
жизнь, а с недавних пор – и мою жизнь тоже… 
 
                             24 
                               
Моя  скрипка  и табак из привычной лавки – решительно  лучшее 
средство от хандры и печали. Стоило провести день на  диване, 
вспоминая любимые сонаты и вставая лишь затем, чтобы  сварить 
новый  кофе  или  набить трубку, и мрачные  мысли  отступили. 
Теперь,  пускаясь  в  новые рассуждения,  я  с  удовольствием 
отмечал собственное спокойствие. Однако очень скоро я  понял, 
что  мне  безмерно недостает наших разговоров, тех ежедневных 
мелочей, к которым я успел привыкнуть, не достает ее голоса и 
звука ее шагов… Время от времени я ругал себя за эти приступы 
сентиментальности, но потом понимал, что с этим  бессмысленно 
бороться…  Принятое  решение  придавало  мне  спокойствие   и 
уверенность. 
     Проведенный в безделье день окончательно меня  успокоил, 
но  и нагнал невыносимую скуку, так что назавтра я отправился 
в Скотланд-Ярд навестить Лестрейда. 
- Ну что, Лестрейд, удалось вам что-нибудь вытянуть из нашего 
на    редкость   неразговорчивого   друга?   –   спросил   я, 
предварительно  убедившись,  что  эйфорический   приступ   от 
эффектной развязки дела так и не прошел. 
-  К сожалению, нет, мистер Холмс, - ответил Лестрейд, - Флой 
по-прежнему  отказывается  говорить  и  утверждает,  что  все 
расскажет   лишь   на   суде.  Наверное,  самые   неожиданные 
подробности  оставляет на финал, желая шокировать  публику  и 
запомниться ей. Но это не очень-то нас волнует, потому что уж 
в  чем,  а  в свидетелях по этому делу нет недостатка.  Хотя, 
признаться,  было  бы интересно выяснить,  что  означает  это 
молчание. 
-  Не  думаю,  что это достойно вашего внимания, Лестрейд,  - 
заметил  я.  –  Вряд ли какие-то подробности,  о  которых  он 
расскажет, изменят дело. 
-  Полностью  согласен с вами, мистер Холмс. Но вы,  я  вижу, 
пришли не только затем, чтобы справиться о моих делах? 
- Вы как всегда прозорливы, инспектор! Я пришел узнать, когда 
настанет  очередь свидетельствовать для меня и мисс Лайджест. 
Я обещал отправить ей телеграмму о дате допросов. 
-  В  таком  случае вы пришли вовремя: мисс  Лайджест  должна 
явиться  в Скотланд-Ярд послезавтра до полудня, и я  как  раз 
собирался распорядиться насчет повестки. А вы, мистер  Холмс, 
меня   очень  обяжете,  если  явитесь  дать  показания  также 
послезавтра, но пораньше, скажем, в девять часов. 
- Непременно приду, хотя и считаю, что мои показания – чистая 
формальность. 
-  Вы  и  представить  себе не можете,  мистер  Холмс,  какое 
удовольствие мне доставляют такие формальности после  полного 
затишья  с  уликами  и  свидетелями! –  рассмеялся  Лестрейд, 
указывая на несколько толстых папок на своем столе. 
-  Такие  дела,  должно быть, неплохо воспитывают  трудолюбие 
сыщиков Скотланд-Ярда, - рассмеялся я в ответ. 
   После того, как мы выпили по чашке чая и обсудили насущный 
хлеб лондонской полиции, я продолжил свои расспросы: 
-   А   что,  Лестрейд,  вы  уже  выяснили  насчет  возможных 
наследников имения Чарльза Флоя? 
-   Да,   мы   навели  кое-какие  справки.  Нашелся   дальний 
родственник,  кажется, сын кузена Гриффита Флоя,  проживающий 
на  границе  с Шотландией. Если все подтвердится,  именно  он 
унаследует   состояние  и  Голдентрил.  Однако   это   станет 
возможным  только  после осуждения его родственника,  а  пока 
родовое поместье Флоев и их банковские счета арестованы. 
- То есть там в поместье дежурит полисмен? 
-  Разумеется.  Мы  обязаны охранять территории,  на  которые 
наложен арест. 
- А прислуга? 
-  Все  покинули  дом  совершенно  добровольно,  так  что  не 
пришлось никого уговаривать. 
- И обыск уже произведен? 
-  Еще нет, но будет проводиться в ближайшее время. Возможно, 
уже в следующий понедельник. 
- А что вы надеетесь найти? 
-  Неважно, что. Мы обязаны осмотреть всё и составить  опись. 
Может, и удастся отыскать что-нибудь полезное для дела: какие- 
нибудь  записи  сэра  Гриффита, касающиеся  тех  дней,  когда 
произошли убийства, письма… 
-  Что  ж, Лестрейд, тогда у меня к вам небольшая просьба,  - 
сказал  я  вкрадчиво, и Лестрейд сразу почувствовал  важность 
того, что ему предстояло услышать. 
- Выкладывайте! – сказал он, подозрительно поглядывая на меня 
из-под густых бровей. 
-  Дело  в  том, что мне необходимо побывать в Голдентриле  и 
самому  осмотреть  его  до  того, как  ваши  ищейки  там  всё 
перевернут вверх дном. 
- А вы-то что будете искать? 
- Кое-что, что кажется мне важным. 
-  Сколько же в вас энергии, мистер Холмс! Дело закончено,  а 
вы всё что-то ищете! 
-  Я  не  хотел бы говорить о своих гипотезах,  пока  они  не 
получили  подтверждения.  Если  я  найду  то,  что  ищу,   то 
непременно  передам  в Скотланд-Ярд, если  нет,  то  для  вас 
ситуация  не  изменится,  а для меня  обернется  лишь  пустой 
поездкой. 
- И вам нужно мое письменное разрешение? 
- Именно! 
-  Черт возьми! Как только у вас, мистер Холмс, появляются ко 
мне просьбы, у меня сразу же возникает чувство, что я нарушаю 
закон. Как вы это объясните? 
- Понятия не имею! Так я получу бумагу? 
-  Извольте.  Но,  я  надеюсь, мне не  надо  говорить  о  той 
ответственности, которую я беру на себя?.. На какой день дать 
разрешение? 
- На пятницу. 
-  А  сегодня  ведь  понедельник? Почему  бы  вам  не  начать 
проверять ваши гипотезы прямо завтра? 
- Завтра и в следующие два дня я буду занят другими делами. 
    Он быстро написал на официальном бланке несколько слов  и 
поставил размашистую подпись. 
-  Что ж, берите бумагу, но постарайтесь без неожиданностей – 
дело и так не назовешь гладким! 
- До свидания, Лестрейд. Спасибо за разрешение, и не говорите 
о нем мисс Лайджест, когда она приедет. 
-  Я  заинтересован  в том, чтобы всё осталось  в  тайне,  не 
меньше вас. До свидания, мистер Холмс. 
     Покинув   Скотланд-Ярд,  я  отправился  на  почту,   где 
составил   короткую  телеграмму  для  Элен  и   отправил   ее 
экстренной  доставкой. Этот и весь следующий день  и  провел, 
занимаясь   рутиной,  но  в  моих  мыслях   царило   приятное 
оживление. 
      
     В  назначенный  день и час я явился  в  Скотланд-Ярд,  и 
Лестрейд  уже ожидал меня. Мне прежде в связи с моей  сыскной 
практикой  довольно  часто приходилось  давать  свидетельские 
показания,  и  эту сторону своей деятельности я  до  сих  пор 
терпеть  не  могу. Однако пришлось, как всегда,  смириться  с 
неизбежным  и  в  течение почти двух часов  давать  очевидные 
ответы  на предсказуемые вопросы, а затем написать еще  нечто 
вроде  отчета о том, что с моей стороны предшествовало поимке 
мистера  Флоя.  Единственным  утешением  было  то,  что   мои 
умозаключения, хоть и несколько запоздало, представляли какую- 
то ценность для нашей удивительно прямолинейной полиции… 
     Когда Лестрейд уже дочитывал написанное мною, в коридоре 
послышались знакомые шаги, а затем раздался короткий  стук  в 
дверь.   Лестрейд  произнес  короткое  “Войдите!”,   и   Элен 
появилась  на пороге… Каждый раз я видел ее словно впервые  и 
каждый  раз испытывал восторг. Она вошла, и все вокруг  стало 
лишь каким-то малозначащим дополнением, а я, к своей радости, 
заметил вспыхнувший теплый блеск в ее синих глазах, когда она 
увидела меня. 
-  Здравствуйте, джентльмены! – сказала она, чуть улыбнувшись 
в  своей  обычной  сдержанной и слегка  ироничной  манере.  – 
Надеюсь, я вовремя? 
-  Доброе утро, мисс Лайджест, - ответил Лестрейд, - впрочем, 
уже  почти полдень, так что добрый день. Вы вовремя. Садитесь 
на  этот  стул… А вы можете быть свободны, мистер  Холмс.  Вы 
здесь   все  отлично  описали.  Если  понадобитесь,  мы   вас 
известим… Располагайтесь, мисс Лайджест, а я принесу бумагу. 
    Он  поспешно  удалился в смежное  помещение,  а  я  встал 
напротив Элен и дождался ее взгляда: 
-   Надеюсь,   мисс  Лайджест,  я  буду  иметь   удовольствие 
поговорить с вами сегодня? – сказал я. 
-  А  когда  и где вы предпочли бы иметь это удовольствие?  - 
улыбнулась она, не сводя с меня своих внимательных глаз. 
-  Скажем,  в  половине второго в парке, который находится  в 
конце этой улицы. 
- Хорошо. Ждите меня там, а я постараюсь не опоздать. 
- Тогда до встречи! 
   Она  кивнула, и я вышел прежде, чем Лестрейд  вернулся  из 
соседней комнаты. 
     В  парке  было  свежо и прохладно, и я  с  удовольствием 
прошел  по  его  дорожкам, спасаясь от уличной  жары.  Где-то 
неподалеку  были слышны детские голоса. Я купил себе  газету, 
сел на скамейку и стал ждать. 
     Элен  появилась  немного  позже  назначенного  срока   и 
прежде,  чем  я успел подняться ей навстречу, жестом  указала 
мне оставаться на месте, а сама села рядом. 
-  Отвратительная жара! Просто невозможно  дышать,  и  это  в 
середине  сентября!  –  ее лицо стало  серьезным,  когда  она 
посмотрела на меня из-под своей простой бежевой шляпы,  и  от 
близости этих знакомых черт у меня перехватило дыхание.  –  Я 
рада  вас  видеть,  мистер Холмс. Знаете, мне  вас  очень  не 
хватало  в эти прошедшие дни… После смерти отчима я  ведь  ни 
ndmncn  дня  не  была  одна, зато теперь  живо  ощутила  гнёт 
одиночества, а тут еще и Келистон… Вчера они с Мэри  объявили 
о том, что собираются пожениться. 
- Этого следовало ожидать. 
- Я и ожидала, а они, должно быть, решили объявить о помолвке 
лишь после того, как мои дела разрешатся. 
- И они хотят уехать? 
-  Да.  Келистон  скопил немного денег,  и  они  намереваются 
открыть свою галантерейную лавку здесь в Лондоне. Так что мне 
придется искать себе новую горничную и нового дворецкого. 
- А как ваше лицо, мисс Лайджест? 
- Как видите, неплохо. Я уже почти забыла об этом. 
-   Лестрейд  занес  в  протокол  допроса  то,  что  касается 
полученной вами раны? 
-  Да, он спрашивал об этом и дословно записал все мои слова… 
Эти  допросы – ужасно мучительное испытание: я несколько  раз 
говорила  об  одном  и том же, а потом  мне  еще  и  задавали 
вопросы. 
-  Тогда ни слова больше о деле! Поговорим лучше о чем-нибудь 
другом! 
-  О,  да!  –  встрепенулась она и раскрыла свою сумочку,  ту 
самую,  которую несколько дней назад я опорожнил на ее столе. 
–  Пора, наконец, заняться вашим гонораром, мистер Холмс. Вот 
чек,  выписанный  на  ваше  имя.  Сумму  впишите  сами  и  не 
скупитесь.  Ваша  работа  стоила  того,  чтобы  быть   хорошо 
оплаченной, и скромность здесь неуместна… В чем дело?  Почему 
вы улыбаетесь? 
-  Господи!  Вы подумали, что я намекаю на это! Вы  ошиблись, 
дорогая мисс Лайджест! 
   Она настойчиво протянула мне чек: 
-  Это  неважно,  мистер Холмс – мы все равно  должны  решить 
вопрос о вашем вознаграждении. Это одна из причин, по которым 
я приехала в Лондон! 
-  Зато такой причины нет среди тех, по которым я сижу сейчас 
рядом  с  вами! Может быть, в тот момент, когда  я  предложил 
встретиться, вы сразу и приписали мне денежный мотив? 
- Нет, - смутилась она, - простите, если я вас обидела. 
-  Вы  меня  не  обидели. Просто я не хочу  брать  деньги  за 
общение,  которое  доставило  мне  неописуемое  удовольствие. 
Думаю,  поставить  сумму на чеке вам было трудно  по  той  же 
причине. 
- Вы правы… Но ваш труд!.. 
-  Вы  потратили на меня больше средств, чем я – сил на  ваше 
дело.  Так что уберите чек и вручите его Келистону в качестве 
свадебного подарка. 
-  Вы  опять поражаете меня! – проговорила Элен, и  ее  глаза 
снова  стали  болезненно блестящими.  –  Когда  мне  начинает 
казаться, что я знаю и понимаю вас, ваша натура обнажает  всё 
новые качества, и я вижу, какими недалекими были мои догадки. 
Это  восхищает и немного пугает меня, потому что я хотела  бы 
знать вас лучше. 
- Что ж, это мне льстит, и у вас есть такая возможность. 
- Что вы имеете в виду? 
-  То,  что у нас впереди несколько дней на беспрепятственные 
встречи, ведь вы остановились в отеле и не собираетесь  домой 
ни сегодня, ни завтра. 
- Как вы узнали? – изумилась она. 
-  Открывая и закрывая сумочку, вы несколько раз показали мне 
багажную  квитанцию,  -  улыбнулся  я.  –  Очевидно,  что  вы 
привезли с собой личные вещи и отправили их в отель. Вряд  ли 
b{ стали бы делать это, если бы приехали на пару часов. 
- Вы совершенно правы! – рассмеялась Элен. – Вчера я получила 
вашу телеграмму, а потом повестку из Скотланд-Ярда, в которой 
говорилось  о допросах в течение нескольких дней. Понятия  не 
имею,  почему нельзя расспросить меня обо всем  сразу  и  для 
чего нужно изо дня в день повторять одно и то же. Но тут я не 
могу  ничего  изменить и поэтому решила провести  эти  дни  в 
Лондоне,  тайно  надеясь, что, может быть, вы  разделите  мое 
общество. 
- Ваши надежды сбываются. 
-  А  ваши?..  –  она обратила на меня взгляд,  словно  и  не 
пытаясь  скрывать прозвучавшей двусмысленности,  а  потом  по 
своему  обыкновению  расставила  все  на  свои  места.  –  Вы 
предложили  встретиться,  чтобы поговорить,  а  минуту  назад 
сказали,  что у вас было несколько причин на это. Так  каковы 
же они? 
-  Одна  из  них это мое намерение угостить вас завтраком,  - 
улыбнулся  я,  -  тем более что сейчас для  этого  сразу  два 
повода:   совершенно  очевидно,  что   вы   еще   не   успели 
позавтракать,  и,  кроме того, вы явно не были  там,  куда  я 
собираюсь  вас  пригласить.  Здесь  недалеко  есть   отличный 
ресторанчик  –  французские булочки,  крольчатина  под  белым 
соусом и розовый ликер там выше всяких похвал… 
- Вы пожалеете о своем предложении, когда я закажу себе сразу 
несколько этих самых булочек, вашего хваленого кролика,  пару 
закусок и целую чашку взбитых сливок на десерт, - рассмеялась 
она. 
-  Может,  и  пожалею,  если после  такого  ленча  вам  сразу 
захочется спать, - ответил я, вставая и подавая ей руку. 
- Да, наверное, от сливок придется отказаться. 
- Заказывайте все, что угодно, только учтите, что впереди еще 
обед и ужин. 
-  Хотите  сказать, что ваших наличных может  не  хватить  на 
трехразовое   утоление  моего  аппетита?  –   сказала   Элен, 
продолжая хохотать. 
-  Мы  сможем  это  проверить, если  вы  принимаете  план,  - 
улыбнулся я в ответ. 
     Когда  Элен смеялась, очаровательно запрокидывая голову, 
когда  она  откидывалась на стуле или поправляла шляпу,  пила 
чай  и  рассказывала мне что-то, я почти забывал о  тайнах  и 
недомолвках,  я  жил этим новым мгновением, доставлявшим  мне 
счастье любоваться ею. И я был почти уверен, что и она думала 
только  о  том,  что происходило между нами  в  каждую  новую 
минуту…  Она то болтала о пустяках, то говорила о  чем-нибудь 
важном, потом слушала меня, и понимание в ее глазах было  для 
меня  дороже  всего  на  свете. Я мог говорить  намеками  или 
вообще  вдруг вспоминать о чем-то постороннем, но Элен всегда 
улавливала ход моих мыслей и безошибочно следовала  за  мной. 
Часто она словно предугадывала то, что я собирался сказать, и 
мне  невольно  приходило в голову, что  мы  с  ней  могли  бы 
неплохо общаться не говоря ни слова – просто находясь рядом и 
глядя друг на друга… 
     Мы провели вместе остаток дня, гуляя по городу и беседуя 
без  устали, а вечером отправились в мою квартиру выпить кофе 
с  коньяком.  Когда я варил его на спиртовке, Элен  сидела  в 
кресле  возле чайного столика, и выглядело это  почти  как  в 
моих  мечтах.  Полной  схожести мешало  ее  слишком  нарядное 
платье  и  то, как изучающе она иногда смотрела на мое  лицо, 
думая, что я не вижу этого. 
     Она  была удивительно естественна и, как всегда,  хорошо 
bk`dek`  собой:  смеялась, когда было смешно, парировала  мои 
шутливые  замечания  и  изображала равнодушие  к  полицейским 
новостям.  Но  она и не подозревала, как хорошо  я  успел  ее 
изучить. Я прекрасно видел, как она изменилась с наступлением 
вечера,  я  видел печальную озабоченность в ее глазах  каждый 
раз,  когда  смотрел в них. Она умело обходила  в  разговорах 
все,  что касалось Гриффита Флоя, и я, подчиняясь ее желанию, 
не  упоминал о деле без необходимости, тем более что в  очень 
скором   времени   собирался  выяснить   все   без   вежливых 
расспросов. 
     На  следующий  день  мы встретились в  Сохо,  куда  Элен 
должна была зайти утром после Скотланд-Ярда и где я ожидал ее 
в полдень. 
     Мы  снова  позавтракали вместе, обсудили купленные  Элен 
книги по английской филологии, и я убедился в благоприятности 
избранного  мною  для  своего плана времени:  Элен,  судя  по 
всему, позволяла событиям развиваться в их естественном русле 
и  искренне  наслаждалась  своим  пребыванием  в  Лондоне.  Я 
подумал,  что  будет жаль разрушать эту иллюзию,  но  остался 
тверд  –  обстоятельства  требовали решительных  действий,  и 
первой  жертву принесет им сама Элен, проведя следующую  ночь 
без сна. 
     Мы  долго  бродили по Сити, гуляли по набережным  Темзы, 
пообедали в ресторане на Риджент-стрит, а вечером отправились 
в  Ковенс-Гарден  на  замечательный струнный  концерт,  после 
которого я провожал Элен до отеля. 
     Было  уже  довольно темно, улицы освещались  фонарями  и 
светом из окон домов. Затянувшееся лето, похоже, отступало, и 
впервые   за  несколько  последних  недель  небо  наполнилось 
густыми  облаками. Покидавшая Ковенс-Гарден публика поднимала 
к  ним  головы, издавала неопределенные возгласы и единодушно 
покрепче   натягивала  шляпы,  словно  заранее  спасаясь   от 
надвигающейся   непогоды.  На  улицах  чувствовалось   легкое 
возбуждение, какое бывает в преддверии приближающихся перемен 
и нового сезонного витка. 
     Элен  держала меня под руку и, тоже поддавшись всеобщему 
настроению,  оживленно  говорила  о  только  что   услышанной 
музыке.  Когда мы свернули на другую улицу, и она  замолчала, 
оглядываясь вокруг, я спокойно сказал: 
-  Боюсь,  мисс  Лайджест, завтра я  смогу  видеть  вас  лишь 
вечером. 
-   Похоже,  я  отнимаю  слишком  много  вашего  времени,   - 
улыбнулась она. 
- Дело не в этом. Завтра я проведу несколько часов в Скотланд- 
Ярде   с  Лестрейдом,  когда  привезут  личные  бумаги   сэра 
Гриффита. 
- Что за бумаги? – поинтересовалась она. 
-  Не  знаю, - ответил я беззаботно, - полицейские арестовали 
на время следствия и суда всё имущество Флоев, и кто-то нашел 
дневники  Гриффита – несколько толстых тетрадей. Вы  знали  о 
том, что он вел какие-то записи? 
-   Нет,  -  едва  выговорила  она.  Ее  самообладание   было 
удивительно  –  ни один мускул не дрогнул  на  лице,  и  было 
заметно лишь, как лихорадочно заработала ее мысль. – А что  в 
них? 
-   Завтра   узнаем.  Полицейский  курьер  привезет   тетради 
Лестрейду. Тот просто жаждет найти еще и письменное признание 
Гриффита, да и мне интересно, есть ли в этом человеке что-то, 
кроме цинизма и самовлюбленности… 
    Элен побледнела и несколько секунд не могла вымолвить  не 
qknb`, а только смотрела в одну точку перед собой. 
- А когда вы освободитесь? – спросила она осторожно. 
   Про себя я отметил, что это был не очень-то хитрый маневр. 
-  Курьер приедет в Голдентрил в полдень, заберет дневники  и 
около двух часов, я думаю, будет уже в Лондоне. Полагаю,  что 
трех часов нам с Лестрейдом хватит, чтобы оценить красноречие 
Гриффита, и я зайду за вами в половине шестого, если это  вас 
устраивает…  У меня есть план еще одной прогулки  по  Лондону 
для вас, мисс Лайджест, и мы осуществим его завтра! 
-  Непременно осуществим, - ответила она и посмотрела на меня 
теперь  уже  без всякого смятения с одним лишь  непроницаемым 
спокойствием. – Я буду ждать вас, мистер Холмс. 
- Может быть, ваше ожидание не будет столь уж долгим… А вот и 
ваш  Нортумберленд!  Дорога  за разговором  оказалась  совсем 
короткой! 
    Мы  коротко попрощались, и я некоторое время  смотрел  ей 
вслед,  когда  она медленно шла по лестнице, прижимая  связку 
книг  к  груди и не вызывая моих сомнений относительно  своих 
завтрашних действий. 
    Через четверть часа, когда я возвращался на Бейкер-стрит, 
пошел дождь. 
 
                             25 
                               
На  следующее утро я проснулся в половине седьмого, когда  за 
окном  стали греметь повозки. До первого экспресса  в  нужном 
мне  направлении было еще много времени, и я позавтракал  без 
спешки, а потом отправился на вокзал. 
     Дождь,  начавшийся накануне вечером, еще шел и,  видимо, 
не  собирался  прекращаться. Вода стекала с крыш равномерными 
струями,  а  с  мглистого неба падали все новые  и  новые  ее 
потоки. Этот дождь был для меня весьма кстати, потому что мог 
дать  возможность  скрыться за зонтом, если  Элен  поедет  на 
одном  поезде со мной и вздумает приглядываться к  пассажирам 
на платформе. 
     Когда  дежурные  закрывали двери вагонов,  я  был  почти 
уверен, что Элен в этом поезде нет. Теперь было девять шансов 
из  десяти,  что она сядет в следующий экспресс  через  сорок 
минут  –  тогда  она  будет на месте не слишком  рано,  но  и 
задолго  до  полудня. Она будет уверена  в  том,  что  успеет 
побывать  в  Голдентриле  до моего воображаемого  курьера,  и 
поэтому  не станет торопиться и будет действовать  по  своему 
плану.  Если  я  все правильно рассчитал, у меня  тоже  будет 
достаточно  времени  и добраться от станции  до  поместья,  и 
поговорить с охранником, и самому осмотреть те места в  доме, 
где  Гриффит  мог хранить свои личные бумаги. В конце  концов 
полиция еще не рылась в имеющихся документах, и у меня имелся 
вполне  реальный  шанс найти что-нибудь интересное.  Было  бы 
даже забавно, если бы моя выдумка обернулась правдой. 
     С  тяжелым сердцем я думал о своем обмане, но успокаивал 
себя  тем, что он не будет дорого стоить для Элен, тем  более 
что  мне  тоже  предстоит ей кое-что рассказать.  Возможность 
избавить  ее  от того, что отравляет ей жизнь, было  условием 
моего признания. Чтобы сказать ей о своей любви, я должен был 
оказаться с ней на равных и не гадать, какое место займут мои 
чувства  в перипетиях ее тайн. И, если она считала  для  себя 
невозможным по доброй воле и из чистого доверия раскрыть  мне 
правду, то что мне мешало узнать эту правду иным путем?.. 
     Мысль  о  признании совсем не пугала меня – я  настолько 
сжился  со  своим  чувством, что сказать теперь  о  нем  было 
bonkme  естественно. Разумеется, в проведенных вместе с  Элен 
днях  была своя прелесть, и мы черпали это удовольствие, пока 
было  возможно,  но наши отношения каким-то незримым  образом 
развивались,   и  я  совершенно  явственно  ощущал   растущее 
напряжение,  как  будто сила, с которой  нас  тянуло  друг  к 
другу, постоянно сталкивалась с другой, из-за которой мы были 
вынуждены  держаться  на определенном  расстоянии.  С  каждой 
новой  встречей чувства все больше обострялись,  то,  что  мы 
говорили  и  делали,  переплеталось во все  более  запутанный 
клубок,  и я был полон решимости разрешить, наконец, все  эти 
сложности, переступив за завесу тайны… 
     Голдентрил  все  также  обманчиво мирно  возвышался  над 
зеленью своего парка. Я беспрепятственно вошел в имение через 
главные ворота и только у входа в дом увидел констебля. 
-  Что вам угодно, сэр? – спросил он, когда я встал под крышу 
и закрыл зонт. 
- Попасть в этот дом и не более того. 
-  Вы  не  можете  видеть сэра Гриффита  –  он  арестован  по 
обвинению в убийстве своего отца. 
-  Я знаю об этом и сам принимаю участие в расследовании. Мне 
нужно попасть в дом. Вот разрешение. 
    Констебль прочел данную мне Лестрейдом бумагу,  кивнул  и 
вернул ее мне: 
- Можете войти, сэр. 
-  Благодарю  вас,  констебль, но  у  меня  к  вам  небольшое 
поручение.  Примерно через сорок пять минут  или  через  час, 
когда  я буду работать внутри, сюда придет женщина и каким-то 
образом  попытается  проникнуть в дом.  Она  молода  и  очень 
красива,  с  темными  волосами, синими  глазами  и  приятными 
манерами.  Она,  наверняка, придумает  какую-нибудь  историю: 
скажет,  что была невестой арестованного и теперь  мечтает  о 
его   фотографии   на  память,  представится   родственницей, 
соседкой или секретарем из Скотланд-Ярда. В любом случае  она 
скажет, что ей обязательно нужно попасть в дом, а необходимое 
разрешение попытается заменить своим личным обаянием… 
-  Понятно,  сэр!  Она не войдет ни под  каким  предлогом!  – 
обрадовался констебль. 
- Нет, нет! Я хочу, чтобы вы сделали вид, что верите любым ее 
словам, и пропустили эту женщину в дом. Пусть она думает, что 
обманула вас. 
- А инспектор Лестрейд знает об этом? 
-  Нет, но он разрешил мне действовать в соответствии с моими 
соображениями.  Я  встречу  эту женщину,  когда  она  войдет, 
расспрошу ее об обмане и, если окажется, что она причастна  к 
преступлению,  расскажу обо всем Лестрейду. А вы,  констебль, 
задержав соучастницу, получите сержантские нашивки. 
- Хорошо, сэр. Я сделаю как вы говорите. 
- Я знал, что на вас можно положиться, - сказал я, похлопывая 
его по плечу, - только ни в коем случае не говорите ей, что в 
доме я, иначе все сорвется. 
- Понимаю, сэр. А как вы узнаете, что она пришла? 
-  Услышу  шаги. Она непременно окажется там  же,  где  и  я. 
Смотрите, не проговоритесь! 
- Будьте спокойны, сэр!.. 
   В  доме  было тихо, и эту тишину нарушал лишь гулкий  звук 
моих шагов и шум дождя за окнами. 
   Я  быстро  обошел жилые комнаты на первом  этаже.  Бoльшая 
часть  из  них,  как  я  понял, в прошлом  принадлежала  сэру 
Чарльзу,  так  что  я поспешил подняться  на  второй  этаж  и 
продолжил свою экскурсию. 
   Несколько небольших комнат, бильярдная и зал для  светских 
приемов  не  дали мне ничего, и я, повернув  в  левое  крыло, 
наткнулся на запертую дверь. Очевидно, это то, что  мне  было 
нужно  –  личные комнаты Гриффита, которые он запер на  ключ, 
уходя на роковое для него свидание с Элен. 
  Я похвалил себя за предусмотрительность и извлек из кармана 
отмычки… 
   В  маленькой проходной комнате стоял диван, три  кресла  и 
столик  с пепельницей, полной окурков, и с увядшим букетом  в 
вазе. 
   Кабинет  Гриффита  был большим, но довольно  темным  из-за 
бордовых  гардин  и высоких панелей темного  дерева.  Спальня 
была  совмещена  с  кабинетом и представляла  собой  красивое 
светлое  помещение: высокое готическое формы окно с видом  на 
парковую  зелень, зеркало, туалетный столик, большая кровать, 
низкий   диванчик  в  восточном  стиле  –  все  это  выдавало 
изнеженный,  но  несколько  беспорядочный  вкус  хозяина.   А 
несколько  сорочек  на кресле, смятое покрывало  на  постели, 
полная  пепельница  и  спертый от выкуренных  сигарет  воздух 
говорили  о  том, что последние часы перед уходом  он  провел 
здесь. 
   Я приоткрыл окно наполовину, чтобы было легче дышать, снял 
шляпу и пальто, положил их на стул за кроватью, чтобы, войдя, 
невозможно было заметить, и принялся за поиски. 
   Осмотрев все более или менее пригодные для хранения  бумаг 
места в спальне и ничего не обнаружив, я вернулся в кабинет. 
   В двух шкафах с книгами были только книги и ничего больше, 
в  высокой  этажерке – стопка журналов, коробка с уплаченными 
счетами  и  связка  писем, которые  я  просмотрел  и  положил 
обратно. 
   Сев  за  бюро  и открыв отделение с чистыми конвертами,  я 
обнаружил  там связку ключей и стал искать замки к ним.  Один 
отыскался сразу же, когда я вытащил небольшую резную шкатулку 
из соседнего ящика. 
   В  шкатулке лежало жемчужное ожерелье, два очень  красивых 
женских  кольца  –  одно с изумрудом, другое  с  великолепным 
аметистом,  бриллиантовые серьги и рубин без  всякой  оправы. 
Сначала я был немного озадачен, но потом понял, что это были, 
должно  быть, те самые вещи, которые Элен отказалась  принять 
от  Гриффита. Что и говорить, нужно быть стойкой  женщиной  и 
иметь  серьезные причины, чтобы отказаться от таких роскошных 
подарков!.. 
  В бюро я нашел также бухгалтерские книги, несколько отчетов 
Гриффиту от биржевого клерка, в которых говорилось о выгодных 
вложениях, тетради с подсчетами и финансовыми пометками, пару 
старых   газет   и  прочие  вещи,  среди  которых   оказалась 
фотография Элен, сделанная пять лет назад в Париже, а  теперь 
аккуратно  уложенная в конверт. Неровные края и  то,  что  на 
оборотной  стороне фотографии были хорошо видны  следы  клея, 
указывало  на  путь,  которым  Гриффит  раздобыл  ее  –  она, 
несомненно, была оторвана с альбомной страницы. 
   Никаких дневников или иных компрометирующих Элен  бумаг  у 
Гриффита не было. 
      Я  подошел к окну и остановился в раздумье, а заодно  и 
пытаясь  разглядеть Элен среди зелени и серой  пелены  дождя. 
Когда  я  уже  собирался  отойти от окна,  она  действительно 
появилась  на центральной аллее… Некоторое время  я  смотрел, 
как она, закрываясь зонтом, уверенно шла к дому, а потом взял 
одну  из  тетрадей Гриффита, убрал остальное обратно в  бюро, 
связку ключей положил в карман и встал за гардину в спальне. 
      Прошло около десяти минут, прежде чем я услышал шаги на 
лестнице.  Элен  быстро поднялась на второй этаж  и  вошла  в 
апартаменты  Гриффита. Было ясно, что расположение  комнат  в 
Голдентриле она знает неплохо. 
      Со  своего места за портьерой я мог отлично видеть, как 
Элен сняла шляпу, перчатки и плащ и бросила все это вместе  с 
мокрым  зонтом на диван в кабинете. На ней было черное платье 
с  белым  кружевным воротником – очевидно,  чтобы  пробраться 
сюда, она все же выбрала какую-то роль. 
      Я наблюдал за тем, как она принялась за поиски… Мысль о 
дневниках  так поглотила ее, что ей и в голову  не  приходило 
подозревать  обман. Она самозабвенно искала,  и  цель  спасти 
свою   тайну   в   ее   глазах,  должно   быть,   оправдывала 
необходимость рыться в чужих вещах и подвергаться риску  быть 
пойманной на этом… 
      Зайдя  в спальню и осмотревшись, Элен заглянула в  ящик 
туалетного столика и вернулась в кабинет. 
     Она последовала моей схеме: пересмотрела книги в шкафах, 
вытащила  на  пол содержимое этажерки и села  на  стул  перед 
бюро. 
       По  очереди открывая ящики, она вытряхивала  их  перед 
собой,  внимательно  рассматривала  каждую  мелочь,  а  потом 
приводила все в прежний вид. 
     Достав резную шкатулку, она начала поиск ключа; не найдя 
его,  вскочила  со  стула  и вытащила  шпильку  из  прически. 
Вставив  ее в скважину, она ловким движением сломала замок  и 
нетерпеливо  откинула  крышку. Разочарование,  постигшее  ее, 
оказалось  сильным – некоторое время она просто  смотрела  на 
драгоценности, а потом прошептала проклятье и сунула шкатулку 
обратно в ящик. 
     Стопка  записных  журналов, блокноты и отдельные  бумаги 
были  изучены  и оставлены на своих местах, а  когда  в  руки 
попала фотография, Элен не задумываясь разорвала ее на  части 
и бросила обрывки в пепельницу. 
     Что  ж, она показала свою решимость и твердые намерения, 
и  в  своих  предположениях  я  утвердился  –  настало  время 
предстать собственной персоной… 
     Когда   Элен,   сидя  ко  мне  спиной,  быстро   листала 
бухгалтерские тетради, я прислонился к косяку входной двери. 
- Вы что-то ищете, дорогая мисс Лайджест? – произнес я. 
   Она  сильно  вздрогнула  и вскочила.  Испуг  в  ее  глазах 
сменился  изумлением, а изумление – отчаянием.  Самообладание 
лишь на миг покинуло ее – уже в следующую секунду ее смятение 
выдавало только прерывистое дыхание и мертвенная бледность. 
  Она перевела взгляд с меня на тетрадь, которую я держал, и, 
чуть пошатнувшись, ухватилась рукой за крышку бюро. 
-  Почему  вы не в Лондоне? – проговорила она. – Как  вы  тут 
оказались? 
-  Как  и  вы  – вошел по лестнице. Мы с вами снова  проявили 
поразительное   единодушие:  я  решил  ускорить   сегодняшнюю 
встречу и не ошибся, предположив ваше местонахождение… 
- Что вам здесь понадобилось? Передумали идти в Скотланд-Ярд? 
-  Я  и  не  говорил, что пойду туда прямо с  утра.  Чему  вы 
удивляетесь? Я в очередной раз попытался кое-что прояснить. 
- И прояснили? – она отчаянно пыталась читать между строк, но 
ничего не выходило. 
-  Осталась  самая малость! – ответил я и невольно  улыбнулся 
этой случайной цитате ее собственных слов. 
    Некоторое  время  она продолжала беспомощно  смотреть  на 
меня,  потом  отвернулась и медленно опустилась  на  диван  с 
onqepebxhl лицом. 
- Вы все знаете! – прошептала она едва слышно. – Вы опередили 
меня!..  Вам не давал покоя этот кусок неизвестности,  и  вы, 
наконец, получили его… Господи! Что вам еще нужно?!  Чего  вы 
хотите?.. 
- Я хочу услышать правду! 
  Она нервно рассмеялась: 
-  Боже  мой!  Вы  не верите, что то, что вы узнали,  и  есть 
правда?! Не сомневайтесь, мистер Холмс! Для Гриффита это было 
единственным, в чем ему не нужно было лгать!.. 
-  Мне  плевать на Гриффита! Я хочу услышать то, что  скажете 
мне вы! 
    Она  внезапно  успокоилась  и  обратила  на  меня  полный 
безысходности взгляд: 
-  Что  ж,  я  так  и представляла себе наше  прощание  –  вы 
удовлетворяете  свое  любопытство, а  я  остаюсь,  сгорая  от 
стыда.  Я  лелеяла надежду, что ни вы, ни кто-либо другой  не 
узнает правду. Особенно вы! Но чем лучше я узнавала вас,  тем 
меньше  сомневалась, что рано или поздно вы добьетесь своего… 
Если  вы этого действительно хотите, я сама расскажу вам  обо 
всем,  по крайней мере доктору будет о чем писать в следующем 
рассказе… 
- Не говорите ерунды! Он не станет ничего о вас писать! 
-  Через две недели суд, а после него это уже не будет  иметь 
значения…  Обо мне будут писать многие бульварные газеты…  О, 
боже!  Нет  ничего  хуже этого ожидания  –  знать,  что  этой 
привычной жизни остались считанные дни! Знать, что даже  там, 
за  решеткой  в  грязной  камере,  он  может  управлять  моей 
жизнью!.. 
-  …И  вы не находите ничего лучше, чем жалеть себя! Два года 
жалости к себе и сетования на судьбу, мисс Лайджест,  не  так 
ли? 
-  Жалости?  Да,  наверное.  Но  это  единственное,  что  мне 
осталось! Я ничего, совершенно ничего не могу сделать! Теперь 
я понимаю, что с самого начала должна была убить его! Убить с 
помощью Бога или Дьявола!.. Но одно цеплялось за другое, и  я 
думала  только  о  том,  как  бы не  утонуть  в  этом  потоке 
несчастий…Что  вы  предлагаете  мне  сделать  сейчас,  мистер 
Холмс? Скажите, что я могу поделать сейчас? 
-  Сейчас  и  сию  минуту вы можете сами все мне  рассказать! 
Расскажите, как все было на самом деле! 
-  Да,  теперь  уже  все равно… - грустно улыбнулась  она.  - 
Почему  нет, если это нужно вам?.. В таком случае  запаситесь 
терпением,  мистер Холмс – никогда раньше я не  облекала  все 
это в слова и сейчас я не в лучшем состоянии… 
- Просто расскажите все как есть! 
-  Да-да…  Я  лишь хочу, чтобы мой рассказ был  связным…  Все 
началось  три  года назад, когда Гриффит после  смерти  своей 
матери  приехал  в  Великобританию. Сэр  Чарльз  был  безумно 
счастлив  снова  видеть  сына и он  представил  его  всем  на 
благотворительном  вечере  у  Ллойдов.  Там  мы   с   ним   и 
познакомились.  Гриффит сразу стал проявлять  ко  мне  вполне 
определенный  интерес… Наверное, если бы мне было  семнадцать 
лет,  я  могла бы какое-то время находиться под его обаянием, 
но мне было уже далеко не семнадцать и я быстро поняла, с кем 
имею  дело…  Сам  же  он никогда и не пытался  скрывать  свою 
порочность и испорченность… Чарльз Флой и раньше часто  бывал 
у  нас  в Грегори-Пейдж, а теперь он стал приходить с  сыном. 
Отчиму Гриффит не нравился, он считал его нахальным и говорил 
об  этом  напрямик  сэру  Чарльзу,  а,  поскольку  тот  питал 
lmnfeqrbn   иллюзий  относительно  своего   отпрыска,   между 
стариками   начали   возникать   ссоры…   Мой   отчим   также 
предостерегал  меня от встреч с Гриффитом  наедине,  и  очень 
скоро  я  сама стала избегать подобных ситуаций –  притязания 
Гриффита  стали угрожающе бессовестными. Если бы вся проблема 
была только в навязчивых ухаживаниях этого человека, то  я  и 
отчим  быстро бы разрешили ее, однажды вышвырнув Гриффита  из 
Грегори-Пейдж и запретив ему впредь там появляться. Однако  и 
отчим и я очень любили сэра Чарльза и не могли так поступить, 
потому  что это навсегда отвратило бы его от нас и  раскололо 
многолетнюю  дружбу.  Кроме  того,  финансовые   дела   обоих 
стариков были очень тесно взаимосвязаны, и разрыв существенно 
повредил бы обеим сторонам… 
    Через  некоторое время Гриффит уехал куда-то на несколько 
месяцев, а когда вернулся, заявил, что теперь он уверен,  что 
нашел  в  моем  лице  свою  истинную  любовь,  и  сделал  мне 
предложение.  Я  дала  твердый отказ и попросила  его  больше 
никогда  не говорить об этом. Однако Гриффит нашел  надежного 
союзника  в лице своего отца – сэр Чарльз всегда любил  меня, 
но  теперь  он  просто  жаждал нас  поженить,  а  мои  доводы 
воспринимал  весьма снисходительно. Очень скоро мне  все  это 
надоело, и я решила просто как можно меньше видеть и Гриффита 
и  его  отца,  благо у меня всегда было чем  заняться  вместо 
глупых  споров.  Между  тем старики то  ссорились,  то  вновь 
мирились,  а  о  Гриффите  долгое время  я  почти  ничего  не 
слышала. Наверное, именно в то время он завел роман со Сьюзен 
–  то  ли  желая  вызвать во мне ревность, то ли  просто  для 
развлечения… Во всяком случае он заметно умерил свой напор на 
некоторое  время.  Потом,  видимо,  обнаружив,  что  это   не 
возымело  эффекта  или же попросту устав от  этой  связи,  он 
снова  стал  предъявлять на меня права и  теперь  избрал  еще 
более возмутительные методы… Очень скоро от посторонних людей 
я  стала принимать поздравления с помолвкой – Гриффит объявил 
об  этом на каком-то вечере в мое отсутствие. С этого момента 
между нами началась настоящая война! Он, казалось, делал все, 
чтобы  позлить моего отчима и вывести меня из себя. Дружеские 
встречи   стариков  все  больше  превращались  в  непрерывные 
выяснения  отношений, а сэр Чарльз умолял меня и отчима  быть 
терпимее  к  его сыну. Каким-то образом, им все же  удавалось 
сохранять более или менее терпимые отношения, а меня  выходки 
Гриффита  не только не сломили, но и ужесточили –  я  уже  не 
скрывала  своего к нему презрения… Тогда он  решился  на  еще 
один ход… 
    Как-то  отчим и сэр Чарльз уехали на заседание земельного 
общества  –  это  было как раз около двух лет  назад  –  а  я 
оставалась  дома, и ко мне принесли записку  от  Уиксбота,  в 
которой он от имени сэра Чарльза просил меня срочно прийти  в 
Голдентрил.  Подразумевалось, что отчим тоже там.  Я  решила, 
что  они  составили очередной арендный договор или  бумагу  о 
передаче  земель  и  что им срочно нужна  моя  подпись…  Куда 
только подевался мой рассудок! Меня не насторожило ни то, что 
записку  писал  не мой отчим, ни то, что при этой  спешке  за 
мной  не  отправили  экипаж…  Я сполна  поплатилась  за  свою 
глупость!  Когда я, быстро собравшись, дошла до поместья,  то 
застала  там  только  Гриффита.  Он  сказал,  что  “пошел  на 
хитрость” с запиской, желая увидеться со мной наедине и зная, 
что  в  ответ на прямое приглашение последовал бы отказ.  Мои 
инстинкты  говорили мне бежать оттуда как  можно  скорее,  но 
гордость не позволяла выказывать страх. Когда я заявила,  что 
возмущена  обманом и что хочу вернуться домой, он согласился, 
mn  попросил подняться наверх в гостиную. Он сказал,  что  не 
станет  впредь надоедать мне признаниями, что оставит  всякие 
притязания  на  меня и постарается сохранить отношения  между 
нашими  семьями,  если  я соглашусь на последний  откровенный 
разговор с ним и приму от него единственный подарок –  символ 
окончания вражды и обид… Он клятвенно заверил меня,  что  его 
единственное желание теперь – чтобы я иногда все же думала  о 
нем, для этого он и просил принять от него последний подарок. 
“Я  долго  не  мог поверить, что вы не любите меня,  Элен,  - 
говорил он, - и мне действительно трудно поверить в это  даже 
сейчас!  Я  должен быть уверен, что действительно не  в  моих 
силах  сделать  вас счастливой. Поговорите со мной,  Элен,  я 
прошу  вас! Этот наш разговор и мой подарок, который,  как  я 
надеялся,   станет   свадебным,  -  мои  последние   желания. 
Небольшое  усилие с вашей стороны – и, если вы  захотите,  вы 
больше никогда меня не увидите!..” 
    Я  поднялась  с  ним сюда, и он, пропустив  меня  вперед, 
быстро  закрыл за собой дверь, а ключ положил в  карман.  Вся 
маска  джентльменства мгновенно исчезла, и Гриффит  предложил 
мне…  предложил… словом, предложил вступить с ним в связь…  - 
голос ее дрогнул, а взгляд помутился, но Элен не прятала его, 
продолжая  смотреть на меня. – Этот ужасающий  обман  сначала 
попросту лишил меня речи, я не могла поверить в то, что такое 
возможно,  и  проклинала  свою  легковерность.  В  ответ   на 
требования  выпустить  меня, Гриффит  только  рассмеялся.  Он 
сказал,  что слишком долго ждал такого шанса и теперь намерен 
получить  меня с моего согласия или без него. Я  думала,  что 
знаю  его,  но  только  в тот день я  узнала  его  до  конца… 
Чудовище!  Грязная похотливая скотина!.. Он то предлагал  мне 
подарки,  как какой-то дешевой шлюхе, то оскорблял, то  вновь 
предлагал  сдаться. Он отпустил всех слуг, и  поэтому  помощи 
было  ждать  неоткуда… От возмущения,  унижения  и  страха  я 
потеряла власть над собой – я билась в дверь, швыряла в  него 
все,  что  попадалось под руку, кричала, как безумная,  а  он 
курил  у  окна  и улыбался… Когда его терпение иссякло  и  он 
понял, что я не собираюсь сдаваться, он… он… Он избил меня  и 
взял  силой…  Боже! Не смотрите на меня так! Умоляю  вас,  не 
смотрите  так!!! Я сопротивлялась как могла, но  в  нем  было 
столько  силы! …В какой-то момент я, задыхаясь от негодования 
и  боли, наверное, поцарапала его – он взвыл и несколько  раз 
резко ударил меня по лицу так, что я потеряла сознание. 
    Оно  вернулось  ко мне лишь через час…  Гриффит  сидел  в 
кресле с сигаретой. Удовлетворение на его лице было для  меня 
в  сто раз хуже боли, которая пронизывала все тело… Моих  сил 
едва  хватило на то, чтобы встать. Не слыша от меня ни слова, 
он  бросил  мне под ноги ключ и ушел. Меня сильно лихорадило, 
одна  щека  была  разбита, и каждую минуту я  была  близка  к 
обмороку.  Опустив  на лицо густую вуаль, я  все-таки  смогла 
вернуться  домой,  не привлекая внимания.  Дома  я  с  порога 
попросила  Мэри  приготовить мне  ванну,  а,  когда  она  все 
сделала  и  вышла на минуту, я, как бы раздеваясь,  разыграла 
падение  на мокром полу… Все были уверены, что именно  так  я 
повредила  лицо.  Не говоря никому ни слова,  я  делала  себе 
инъекции  и  несколько  недель  держалась  только  с  помощью 
успокоительного… 
    Но  это еще не конец истории! Спустя три недели я поняла, 
что  жду ребенка… К тому времени я полностью владела собой  и 
знала,  что нужно делать. Хотя доктор Рэй был нашим  семейным 
доктором, я посчитала рискованным обращаться к нему,  поэтому 
отправилась к другому врачу в другом графстве. Я потребовала, 
wrna{ он избавил меня от ребенка. Я скрыла свое настоящее имя 
и сделала так, чтобы потом он не мог узнать меня. За изрядную 
сумму наличных он согласился помочь мне, но предупредил,  что 
последствия  непредсказуемы… Я не  могла  поступить  иначе  и 
твердо решила все перенести. Выбора не было!.. Через три  дня 
мне  вдруг  стало очень плохо, я просто не могла пошевелиться 
от  боли, а от жара у меня начались судороги. Меня отвезли  к 
доктору Рэю, и мне пришлось все ему рассказать. Он всегда был 
добр  ко мне и хорошо знал свой долг – он укорял меня за  то, 
что  я не доверилась ему сразу, но пообещал сделать для  меня 
все  возможное и сохранить тайну. Отчиму и всем остальным  он 
сказал,  что у меня приступ аппендицита, даже его ассистентка 
ничего   не   знала...  Помню,  как  закружилась  голова   от 
хлороформа,  помню лицо доктора над собой, когда я  очнулась… 
Он  сказал,  что  моя  жизнь вне опасности,  но  что  за  нее 
пришлось заплатить возможностью иметь детей… Погодите, мистер 
Холмс! Не говорите ничего – осталось совсем немного. 
   Когда Гриффит узнал о моей болезни, он, черт знает почему, 
все понял. Конечно, он не мог ничего утверждать наверняка,  а 
я  вообще отказывалась даже видеть его, не то что говорить  с 
ним,  однако в скором времени он отправился к моему отчиму  и 
намекнул  ему о возможных истинных причинах моего  состояния. 
Он рассказал ему о том, что произошло между нами. Отчим был в 
ярости!  Он  отправился к мистеру Рэю и буквально  вытряс  из 
него правду. Доктору пришлось согласиться, что догадки верны. 
Сначала, когда все раскрылось, я думала, что Гриффит попросту 
издевается  над нами – так и было первое время. Но  потом  он 
стал  использовать  происшедшее для собственных  целей  –  он 
шантажировать меня и моего отчима разглашением и  теперь  уже 
не  просил,  а требовал женитьбы – он предвидел скорый  конец 
Лайджеста и то, каким выгодным для него оказался бы наш брак. 
Он  угрожал  выставить меня в самом дурном свете,  заклеймить 
позором,   и   я   знала,   что   ничего   этому   не   смогу 
противопоставить,  что я потеряю все – общество,  возможность 
заниматься  наукой  и  когда-нибудь  связать  свою  жизнь   с 
достойным  человеком.  На  несколько  месяцев  я  уехала   на 
Ривьеру, чтобы восстановить силы. Признаюсь, я просто  хотела 
оказаться подальше в тот момент, когда обо мне заговорят злые 
языки.  Однако отчим писал мне, и из его писем я  знала,  что 
Гриффит пока ничего не предпринимает. И скоро я поняла почему 
– сложилась ужасная ситуация, в которую были вовлечены все мы 
и  в  которой мы все зависели друг от друга: я просто  ждала, 
намереваясь  скорее  принять позор  и  дурную  славу,  нежели 
уступить  нападкам Гриффита, мой отчим поддерживал  меня,  но 
его  ярость  была  плохим для нас спутником,  потому  что  он 
стремился  наказать  Гриффита, а от сэра Чарльза  происшедшее 
скрывали  и  мы  и  сам  Гриффит. Я – потому  что  не  хотела 
расширять  круг  осведомленных, мой  отчим  –  потому  что  я 
просила  его об этом, а Гриффит – потому что он понимал,  что 
со  стороны  отца  может  последовать  лишение  наследства  и 
изгнание… Это были месяцы шантажа, угроз, бесконечных ссор  и 
обмана. Представьте только, в каком я оказалась положении!  Я 
не  только жила под постоянной угрозой, но и находилась между 
всеми этими людьми, была заложницей ситуации и была вынуждена 
ее поддерживать!.. Я приняла правила игры и жила по ним… 
    Когда  погиб сэр Чарльз и меня обвинили в его  смерти,  я 
была   озабочена   только  собственной  свободой   и   потому 
пригласила вас помочь мне. Я не сразу сопоставила все  факты, 
не  сразу  поняла,  что  это убийство  было  связано  с  моим 
прошлым.  Скоропостижная гибель отчима также  была  для  меня 
onkmni неожиданностью. Когда же я услышала подробности о  его 
смерти,  когда поразмыслила немного, то поняла и  кто  убийца 
сэра  Чарльза,  и  что  за  разговор  был  между  отчимом   и 
Гриффитом, и в каком сложном положении по отношению к  вам  я 
оказалась. Несомненно, в тот самый злосчастный обед в Грегори- 
Пейдж  сэр Чарльз узнал от Лайджеста о том, что произошло  со 
мной.  Я  быстро  удалилась  и не слышала  этого,  но  теперь 
совершенно уверена, что так и было. Как и следовало  ожидать, 
за  этим последовало выяснение отношений между отцом и сыном, 
а  также  угроза лишения наследства и, как следствие,  смерть 
несчастного  сэра  Чарльза. Вот каков был  мотив  Гриффита  – 
после смерти отца он перестал зависеть от кого бы то ни было! 
Записку  моего отчима он уничтожил, наверное, потому,  что  в 
ней  была  упомянуто что-то относительно его и  меня…  Однако 
Лайджест  стал  угрожать Гриффиту – он  понял,  кто  истинный 
убийца сэра Чарльза и почему произошло это убийство, и сказал 
ему,  что  он  предпочтет обнародовать  все  факты,  раскрыть 
истинные мотивы убийства и спасти меня от обвинения, нежели и 
дальше  беречь семейную тайну и позволять Гриффиту оставаться 
безнаказанным… Отчим был очень плох, и Гриффиту  не  пришлось 
убивать  его – он лишь помог ему умереть, зная,  что  сама  я 
никогда  добровольно не расскажу обо всем, не  поставлю  свою 
свободу выше своей чести. 
    Что  же  касается  вас,  мистер Холмс,  то  мне  пришлось 
пережить  нестерпимые  сомнения  и  ужасные  муки  совести  – 
сначала  я  уповала  на  то, что вы  как  лицо  неофициальное 
займетесь  лишь моим оправданием, найдете улики, доказывающие 
мою   невиновность,  я  не  думала,  что  вы  станете  искать 
настоящего  убийцу,  а потом решила положиться  на  судьбу  и 
надеяться,  что мне удастся выйти из всего этого с  минимумом 
потерь…  Хотя  это  было чистым безумием –  думать,  что  мне 
удастся  все скрыть…Я просто полностью положилась  на  вас  и 
решила – будь что будет. Ничего другого мне и не оставалось – 
либо  осуждение  судом присяжных за убийство, либо  осуждение 
людской  молвой. Вы избавили меня от первого,  и  теперь  мне 
осталось  второе – Гриффит потерял все, и ему теперь  незачем 
скрывать  правду  обо  мне. Он ждет суда,  чтобы  подробности 
стали  как  можно более сенсационными… Конечно, я  обманывала 
вас  –  я знала не только причину смерти моего отчима,  но  и 
мотив  убийства сэра Чарльза. Но, подумайте, что мне пришлось 
вытерпеть!  Я была вынуждена не только ежедневно, ежечасно  и 
ежеминутно  выбирать  между  несколькими  своими  интересами, 
вводить  вас  в заблуждение, терпеть присутствие  Гриффита  и 
даже  соблазнять его, но и подвергаться риску – ведь в  любой 
момент  этого организованного вами признания он  мог  сказать 
больше,  чем нужно… Хотя, признаться, наслаждение, испытанное 
мною   при   его  аресте,  может  сравниться  разве   что   с 
наслаждением от его смерти… 
      Я положил тетрадь на бюро и попытался осмыслить то, что 
только   что  услышал.  Негодование,  возмущение  и   злость, 
вспыхнувшие  во  мне,  уступили место горькому  сожалению  от 
осознания допущенных ошибок. Я не находил нужных слов. 
-  Теперь,  когда  вы знаете все, вы не можете  не  понимать, 
почему  я  стремилась сохранять свою тайну, -  сказала  Элен, 
вставая. – Для меня так важно было как можно дольше сохранять 
свое доброе имя, хотя, наверное, я должна была отказаться  от 
ваших  услуг, когда дело приняло новый оборот…  Но  когда  вы 
взялись за мое дело, мне вдруг стало удивительно спокойно,  и 
я  ничего  не хотела менять! Однако при всем моем уважении  к 
вам я все равно никогда бы добровольно не рассказала вам ни о 
wel.  Я и сейчас отделалась бы общими фразами, если бы не…  - 
она  взяла в руки тетрадь и внезапно осеклась, открыв ее. Она 
приподняла одну страницу, затем вторую – там были все  те  же 
столбцы цифр… В ее взгляде смешались беспомощное недоумение и 
немой вопрос. 
-  Я  и не думала, мистер Холмс, что вы на такое способны!  – 
произнесла  она ледяным тоном, отложив, наконец,  тетрадь.  – 
Так у Гриффита не было никаких дневников? Вы мне солгали? 
- Да, солгал. Никаких дневников нет. 
-  Вы воспользовались моим положением, моим страхом! Вы знали 
мое  слабое  место  и использовали это против  меня!  Что  ж, 
поздравляю – ваш план сработал!.. Бог мой! Мое доверие к  вам 
было  безгранично! Когда вы сказали о бумагах, мне и в голову 
не  пришло,  что  вы  можете меня  обмануть!  Я  должна  была 
разгадать  ваш  трюк  –  вы ни о чем меня  не  спрашивали,  а 
охранник  пропустил  в  дом, даже не  потребовав  разрешения… 
Господи!  Как  вы  могли, мистер Холмс?!  Как  вы  могли  так 
поступить со мной?.. 
- Это не было обманом в полном смысле слова! 
-  Вы  сказали,  что  все  знаете,  и  я  ничего  не  теряла, 
пересказывая вам то, что и без того было вам известно! 
- Я не говорил, что все знаю. Вы сами так решили. 
-  Но  у вас в руках была тетрадь!.. Вы позволили мне думать, 
что все знаете! Это нечестно, просто нечестно! 
-  Наверное,  вы  правы и мои методы небезукоризненны,  но  в 
данном  случае цель оправдывала средства – я хотел, чтобы  вы 
сами все мне рассказали! 
-  Ну, разумеется, хотели! Но почему, желая знать все, вы так 
легко  перешагнули  через мою волю? Я  ведь  более  чем  ясно 
давала  понять, что не хочу посвящать вас во все  это,  и  вы 
понимали  и  принимали это! Так какого черта вы  до  сих  пор 
вмешиваетесь в мои дела?! Кто дал вам это право?! 
-  Вы сами! Вы просили меня заботиться о ваших интересах, и я 
делаю это! 
-  Ваша  работа  должна была закончиться в тот самый  момент, 
когда я заговорила о гонораре! 
-  Моя работа заканчивается тогда, когда я сам этого хочу!  – 
сказал я резко. – Я должен был все знать, чтобы защитить вас! 
- Я и сама могу себя защитить! 
-  Не  можете,  судя по тому, что вы делали последнее  время! 
Поймите,  наконец, что взломы шкатулок вам не помогут!  Нужно 
искать радикальный выход из положения! 
   Она судорожно вздохнула, и я увидел, как дрожат ее руки: 
- Поймите и вы, что выхода нет и быть не может?! Все кончено! 
Ничего  уже не изменишь!.. Вы знаете все – и хватит об  этом! 
Рассказать все вам было для меня жесточайшей пыткой, и  я  не 
собираюсь еще и обсуждать с вами события моего прошлого! Я не 
хочу  больше ничего говорить и слышать об этом! Я  стремилась 
найти  и  уничтожить  дневники Гриффита  потому,  что  хотела 
провести  с вами эти оставшиеся дни! А теперь это невозможно! 
Я  не  могу  смотреть  вам в глаза, как  раньше,  я  не  могу 
проводить  с  вами время! Не могу и не хочу! Так что  давайте 
попрощаемся,  мистер Холмс – я уйду немедленно  и  больше  не 
стану усложнять вашу жизнь!.. 
     Не  выдержав  моего  взгляда  и  своего  волнения,  Элен 
отвернулась  и прислонилась к каминной решетке.  Даже  в  эти 
столь  тяжелые для нее минуты она держалась с достоинством  и 
не  была  сломлена!  Несчастье душило ее,  но  оно  не  могло 
заставить ее не быть самой собой!.. 
    Она  ждала ответа, но вместо слов я подошел к ней и обнял 
g`  плечи, на этот раз уже не пытаясь ничего скрывать. Ее имя 
из  моих уст прозвучало теперь удивительно естественно – Элен 
повернулась  и  обняла  меня  в ответ…  Наши  губы  быстро  и 
нетерпеливо  сомкнулись в поцелуе прежде, чем мы успели  что- 
либо  понять… Я ловил ее судорожное дыхание, ощущал ее пальцы 
на своей шее и ее слезы на своих щеках... Она отвечала мне, и 
эти  слезы ручьями текли по ее лицу. Я чувствовал их  соленый 
вкус… 
-  Спасибо  вам за это! – прошептала Элен. Голос не  слушался 
ее. – Вы не могли сделать лучшего для меня напоследок… 
   Я приподнял ее подбородок: 
-  Это не прощание, Элен! Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала 
моей женой! Смотри на меня и отвечай! 
-   О   Боже!  Это  невозможно!  Не  говорите  ничего  –  это 
невыносимо!!! 
- Отвечай мне, Элен! 
-  Это  невозможно! – она судорожно отстранилась от  меня  и, 
пошатнувшись, прижалась к окну. Я впервые видел  ее  такой  – 
она  задыхалась  от слез и прижимала руку  к  горлу,  пытаясь 
остановить рыдания и в бессилии опираясь на раму. 
- Почему? 
- Я ведь все рассказала вам о себе! 
-  Я  пошел  на  обман  именно для того,  чтобы  ты  все  мне 
рассказала! 
- Через две недели я стану женщиной сомнительной репутации, и 
я не допущу, чтобы эта история коснулась вас! 
-  Очень благородно! Но твое благородство неуместно. Все  это 
не имеет ни малейшего значения! 
- Для вас – может быть, но не для меня! 
-  Для  нас  обоих!  Неужели  ты  сама,  добровольно  станешь 
усугублять  свои  страдания  и выберешь  одиночество,  вместо 
того,  чтобы  разделить свою жизнь со  мной?  Или  мои  глаза 
обманывают меня, и дело в твоих чувствах?.. 
- …о Бог мой! 
-  Неужели ты не понимаешь, что будь все дело только в  твоей 
репутации,  не  имей я возможности что-либо изменить,  я  все 
равно  предложил бы тебе то же самое? Я понимаю, что в глазах 
общественности твоя история может выглядеть сомнительно, но я 
далек  от  предрассудков, не имею титулов, которые стоило  бы 
беречь,  и сам решаю, какова должна быть моя жизнь! Но  кроме 
этого,  я  не  склонен быстро складывать оружие  –  мы  можем 
вместе  бороться и сделать все возможное, чтобы уберечь  тебя 
от огласки! 
-  …  Святой  Боже!  Это невозможно! - она плакала  в  голос, 
безуспешно борясь с собой и задыхаясь. 
-  Элен,  мы можем быть вместе независимо ни от чего  –  даже 
если все будет так, как ты говоришь! 
- Нет! Этого не будет! 
- Почему? 
- …потому что это единственно правильное решение!.. Наши пути 
слишком  далеки  друг  от друга, и их  невозможно  соединить! 
Совершенно невозможно! Так должно быть и так будет! 
-  Я не понимаю тебя, Элен! Неужели ты имеешь в виду различия 
в нашем общественном положении?! 
- Да!.. О Боже, нет! Конечно, нет! 
- Тогда я понимаю еще меньше! 
- …Можете вы хотя бы раз обойтись без объяснений?! Я ответила 
вам,  что  не  могу  согласиться – разве этого  недостаточно? 
Зачем  вы  мучаете меня? Разве вы не видите, чего  мне  стоит 
говорить с вами?.. 
-  Вижу. А еще я вижу, что твои тайны не закончились. Неужели 
я   действительно  должен  довольствоваться  этим  непонятным 
отказом, Элен? Неужели я не заслужил хотя бы объяснений?! 
-  Зачем вам объяснения?! Это ведь не расследование, а  я  не 
преступница! Вам лучше принять это как есть! 
-  Позволь мне самому решать, что для меня лучше! Скажи  мне, 
Элен,  для  тебя было бы лучше не знать о моих  чувствах,  не 
услышать  о том, что я люблю тебя? Тебе было бы лучше  просто 
проститься со мной? 
- Да!!! Клянусь вам, да! Я могла подозревать что угодно, но я 
никогда не узнала бы этих мук! А сейчас, когда вы говорите со 
мной,  каждое  ваше  слово  я  ощущаю  физически  –  вы  меня 
убиваете! 
-  Нет, Элен! Сейчас ты убиваешь меня! Да, тебе было бы проще 
не слышать, не думать, не выбирать, но я не могу молчать – ты 
хорошо  понимаешь, что для меня значит это чувство к  тебе  и 
ты, наверное, можешь представить, чего оно для меня стоило! И 
я знаю, что моя любовь тебе небезразлична! Ты плачешь – и это 
яснее  всяких слов говорит о том, что я прав! Так неужели  ты 
предпочтешь   десятки  дней,  недели  невольных   намеков   и 
недомолвок   нескольким   минутам   до   конца   откровенного 
разговора?.. 
    Она  отвернулась  и несколько минут не могла  сказать  ни 
слова,  лишь  двигая  рукой  в мою  сторону,  словно  пытаясь 
отстранить меня и закрыться от того, что я говорил. 
-  Да,  вы, наверное, правы, - сказала она, наконец, глядя  в 
окно невидящим взглядом, вытирая щеки рукавом и глубоко дыша. 
–  Но не думайте, ради всего святого, что я что-то скрываю из 
прихоти. Мне нестерпимо больно, потому что произошло то, чего 
я боялась! Я видела, как меняетесь вы, и сама менялась вместе 
с вами, и я боялась, что вы решите заговорить об этом!  - она 
в  бессилии  закрыла глаза и вздохнула. –  Подумайте,  каково 
было   жить   с  невольным  желанием  нравиться  вам,   стать 
небезразличной  для  такого  человека,  как   вы,   жить   со 
всколыхнувшимися чувствами, каких я никогда прежде не  знала, 
видеть столь желанные знаки вашего внимания – и понимать, что 
все   это   лишь  иллюзия,  которой  не  дано  осуществиться! 
Представьте  только, каково было жить с мыслью  о  том,  что, 
даже  если  сбудется  самая  страстная  мечта,  мне  придется 
ответить отказом!!! Поэтому я и говорю вам, что мне  было  бы 
несравненно   легче  перенести  молчаливое  расставание,   не 
слышать всех этих слов… Но я не раздумываю и не выбираю  –  я 
никогда  не стала бы оскорблять вас выбором! Решение  принято 
давно. 
-  Выходит,  видя  и  чувствуя наше  сближение,  ты  заведомо 
отказала мне? 
-  Да,  потому  что... потому что задолго до этого  я  решила 
принять другое предложение!.. Сейчас я останусь одна,  потому 
что  к этому обязывает мое скорое новое положение. Я не  хочу 
чувствовать  жалости  к  себе  от  того,  кто  из  каких-либо 
соображений станет закрывать глаза на события моего прошлого, 
не  хочу быть обязанной и жить в напряжении и долгу – принять 
чье-либо  предложение  сейчас было бы для  меня  неприличным… 
Вашей женой я не стану в любом случае, потому что не позволю, 
чтобы  из-за  меня  вы  изменили свою жизнь  –  от  этого  вы 
потеряете  слишком много! Помните, как говорили  вы  сами,  в 
вашем деле недопустимы посторонние привязанности? А сейчас вы 
идете на компромисс со своими принципами. Это неправильно,  и 
я не могу идти на поводу своих и ваших чувственных желаний!.. 
Но,  если…  - она мотнула головой, - если каким-то  чудом  на 
qsde  Гриффит Флой ничего обо мне не расскажет… я выйду замуж 
за  лорда Джеймса Кеннета Гленроя… Вы ведь знаете, о ком идет 
речь. 
- Какой здесь расчет, Элен? Ты ведь не любишь его. 
-  Джеймс  прекрасный, благородный человек, и я действительно 
не  люблю его так, как он того заслуживает… так, как я  люблю 
вас!  Но  он  очень долго просил моей руки – мы познакомились 
еще  в Милане, до того, как я вернулась домой из Европы.  Вот 
уже  много  лет  он  просит меня стать его женой  без  всяких 
условий,  из любых соображений с моей стороны, он знает,  что 
мои  чувства к нему вряд ли когда-нибудь перерастут дружеское 
расположение, и хочет лишь получить право находиться рядом  и 
заботиться  обо мне. И, если по какой-то причине  Гриффит  не 
станет   ничего  говорить,  я  соглашусь  на   этот   брак... 
Подумайте, мистер Холмс! Разве вы не понимаете, почему?.. 
- Маленькая Патриция, - проговорил я. 
-   Да!  –  ее  лицо  впервые  за  весь  разговор  осветилось 
безоблачным счастьем. –  Ее мать умерла в родах, и Джеймс сам 
воспитал  малышку. Чудесная девочка!.. Когда он возил  ее  по 
Европе, и мы познакомились, я просто с удовольствием общалась 
с  этим  ребенком, привязалась к ней… Но после того,  что  со 
мной произошло…когда я узнала, что не смогу иметь детей,  Пат 
словно  закрыла  для  меня эту пустоту! Она  сама  уже  давно 
просит  меня  выйти замуж за ее отца и почти стала  для  меня 
дочерью!  И  я  хочу, чтобы исчезло это “почти”  –  если  Бог 
поможет  мне,  я  стану  ей настоящей  матерью!  Воспитать  и 
вырастить эту девочку -  теперь мое единственное желание, моя 
единственная светлая цель… 
   Она умолкла и снова закрыла глаза, пытаясь подавить слезы. 
Прошло  несколько  молчаливых минут  прежде,  чем  она  вновь 
овладела собой и повернулась ко мне: 
-  Поверьте,  меньше всего я хотела быть  нечестной  с  вами! 
Будучи тем, что я есть, имея мое прошлое, я не имела никакого 
права  даже пытаться нравиться вам! Но это происходило помимо 
моей  воли, и вы сами были свидетелем моих дурацких  выходок, 
совершенно мне несвойственных в иных обстоятельствах… Вы были 
правы,  когда  говорили  о вреде эмоций  и  чувств  –  именно 
чувства завели меня в тупик, именно они душат меня сейчас,  и 
ничего  этого  не  было  бы,  если  бы  я  сохранила  ясность 
рассудка! Я не смогла сделать этого, будучи рядом с вами!.. И 
теперь  я  хочу  принять предложение Джеймса,  хочу  испытать 
материнство – этот мой единственный шанс... 
- Бог поможет тебе! – проговорил я. – А если не он, то я. 
-  Я  не слишком уповаю на Бога – он ни разу не помог  мне  в 
самые  ужасные  минуты моей жизни! Не думаю,  что  теперь  он 
пересмотрит свое ко мне отношение… 
- Ты несправедлива – Небеса свели нас с тобой. 
- Я не знаю – счастье это или кара!.. 
    Она  посмотрела на меня долгим и влажным взглядом. В этом 
взгляде  теперь было печальное спокойствие, и лишь  по  тому, 
как  иногда  подергивался ее рот,  я  знал,  что  это  не  то 
хладнокровие, каким она всегда меня поражала.  В те минуты  я 
по-настоящему  не  чувствовал  боли  –  слишком   невероятным 
казалось это прощание, слишком фантастичным и далеким!  После 
всего того, что Элен сказала мне, я понимал, что потерял  ее, 
что  никогда  больше  она не окажется  рядом  со  мной,  что, 
возможно,  я  даже никогда ее не увижу…Но она  стояла  передо 
мной,  и  сознание того, что я потерял ее навсегда, отступало 
перед  счастьем видеть обращенный ко мне огонь в  ее  глазах! 
Она чувствовала то же самое – я был уверен в этом так же, как 
h  в  том, что правильно читаю этот взгляд!.. Мы ощущали друг 
друга,  как  это было всегда, и, мне казалось, я  видел  сами 
мысли,  которые  проносились в ее темно-синих глазах,  словно 
это были мои собственные мысли. 
   Когда она улыбнулась, не сводя с меня взгляда, я уже знал, 
что она скажет: 
- Ты прав, это счастье! Может быть, мое единственное счастье! 
И  я  буду  хранить его так глубоко, что оно всегда будет  со 
мной. Клянусь тебе! 
   Она шагнула ко мне и тронула меня за плечо. 
-  Могу я просить тебя об одном напоследок? – спросила она. Я 
привлек ее к себе и почувствовал, как снова задрожало от слез 
ее тело. – Если это не может стать для нас реальным, то пусть 
когда-нибудь, когда нас уже не будет, это достанется  другим! 
Я  не  хочу,  чтобы эта буря внутри умерла, так  и  не  найдя 
никакого выхода! Когда-нибудь, если твои чувства не угаснут и 
все  это  не  покажется  тебе просто  далеким  воспоминанием, 
напиши  обо  мне  правду! Сделай это  сам!  Может  быть,  моя 
Патриция прочтет ее, и в ее жизни будет больше счастья! 
- Когда-нибудь я сделаю это, обещаю тебе!.. 
     В 
 
 
                             *** 
ряд ли мне стоит говорить о последних словах прощания, о том, 
что  мы чувствовали и что говорили друг другу в эти последние 
минуты  –  эти  откровения навсегда  останутся  только  нашим 
достоянием… 
     Через  две недели состоялся суд над Гриффитом Флоем,  и, 
войдя в зал суда уже после начала слушания, я увидел в первом 
ряду  Элен. Рядом с ней сидел лорд Гленрой – красивый мужчина 
средних  лет  с  округлой темной бородой и пышной  шевелюрой, 
тронутой  у  висков благородными сединами. Я сел в  последнем 
ряду,  и  Элен  не видела меня. Казалось, она  не  выказывала 
никакого особого интереса к происходящему и слушала показания 
свидетелей, опустив голову на грудь и изредка кивая  в  ответ 
на  то,  что говорил ей на ухо Джеймс Гленрой. Она ничуть  не 
переменилась  даже  тогда, когда судья предоставил  последнее 
слово  Гриффиту.  Тот поднялся со своего  места,  окинул  зал 
цепким и насмешливым взглядом, остановил его на мне, потом на 
Элен,  еще  раз  улыбнулся  и,  выдержав  театральную  паузу… 
отказался что-либо говорить. 
     Не  стану  здесь  объяснять, как мне это удалось.  Скажу 
лишь,  что пришлось пустить в ход не только некоторые  связи, 
но  и  не  слишком  законные методы, которые,  впрочем,  были 
вполне оправданы с моральной точки зрения. 
     Приговор    не    был    слишком    строгим,    учитывая 
непреднамеренный   характер   убийства:   Гриффита,    вместо 
виселицы,  приговорили к десятку лет каторги в  Австралийских 
колониях. Когда я, лавируя в толпе, пытался поскорее покинуть 
зал,  Элен  заметила  меня.  Пока лорд  Гленрой  поднимал  ее 
упавшие  перчатки и помогал ей надеть пальто, она  безотрывно 
смотрела на меня и несколько раз прошептала “спасибо”… 
     Элен  стала  женой лорда Джеймса Кеннета  Гленроя  через 
месяц.  Об  их  помолвке было дано лишь небольшое  объявление 
назавтра  после  того,  как  было  сообщено  об  отправке   в 
Австралию  парохода каторжников... Венчание, по слухам,  было 
более  чем  скромным.  “Дейли Хроникл”  поместила  на  первой 
странице большую фотографию, на которой Элен держала на руках 
маленькую девочку, а та прижималась к ней вместе со свадебным 
asjernl, обвив ее шею руками. 
     Когда,  в  очередной  раз зайдя навестить  меня,  Уотсон 
вдруг  вспомнил  “о  деле  мисс  Лайджест”  и  попросил  меня 
разъяснить  ему, в чем состояла тайна Элен, я  ответил,  что, 
очевидно,  в  том, что она была далеко не так  бесчувственна, 
как  все  о  ней думали, и скрывала свое намерение  в  скором 
времени  стать  женой  лорда Джеймса Гленроя  и  матерью  его 
маленькой  дочери. Он, возможно,  и понял,  что  по  каким-то 
причинам я что-то от него скрыл, но в силу своего врожденного 
такта не заметил мне этого. 
-  Знаете,  Холмс, - сказал он, раскуривая сигару и становясь 
рядом со мной у окна, - если бы не то, что она вышла замуж, я 
мог  бы  подумать,  что она испытывала к вам  нечто  большее, 
нежели признание или уважение, и что вы сами впервые в  жизни 
допустили  слабость.  Однако теперь я понимаю,  что  вам  это 
действительно чуждо и что для вас это могло бы  быть  чревато 
только провалом. 
   Я предпочел не отвечать ему. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Чернецкая Н.И.  2000 г.