11 
    День  показался  мне  подходящим для того приключения,  которое  я 
задумал   несколько  дней  назад.  Я  достал  из  шкафа  купленный   у 
старьевщика сверток и облачился в этот экстравагантный наряд.  Немного 
купленного  накануне грима на лице, небритые щеки – и я сам  с  трудом 
узнал себя в зеркале. 
    Дождавшись  момента,  когда  Мэри ушла,  шурша  своим  платьем,  в 
спальню мисс Лайджест, а дворецкий неспешно прошествовал в библиотеку, 
я  покинул свою комнату, быстро спустился вниз и покинул дом. Сразу же 
свернув на боковую дорожку парка, я скрылся из вида, не позволяя кому- 
либо меня заметить. На дороге я нашел хорошую прямую палку и взял ее с 
собой, чтобы убедительней изображать хромоту. 
     Я  любил это странное ощущение, которое появлялось всякий раз при 
перевоплощении:  все  окружающие воспринимали  меня  иначе,  и  сам  я 
начинал  жить  новой  жизнью  с  другими  привычками  и  изменившимися 
возможностями. На этот раз разница между мистером Шерлоком  Холмсом  и 
Джеком Стоуном, как я собирался назваться в случае необходимости, была 
особенно  разительна.  Я словно попал в другой  мир:  те,  кто  прежде 
раскланивался  передо мной, теперь брезгливо обходили  или  взирали  с 
нескрываемым равнодушием, большинство обращаемых на меня взглядов  тут 
же принимало иное направление. 
     Этим  своим  маневром я хотел узнать как  можно   больше  о  мисс 
Лайджест. Я собирал сведения обо всех участниках трагических  событий, 
но  досье на мою клиентку как-то само по себе стало отдельной задачей. 
Ощущение,  что  от  меня  скрыто нечто очень  важное,  не  давало  мне 
предаваться безделью даже в отсутствие Гриффита Флоя. 
     Я  дохромал до “Серебряного быка”, взял себе кружку пива и уселся 
в  дальнем углу. По моим наблюдениям, в это время дня здесь собирались 
любители  поболтать  до завтрака, и я не ошибся:  за  соседним  столом 
сидели три фермера и два сквайра, одного из которых я запомнил в  день 
похорон  мистера Лайджеста, за ними - какие-то торговцы, очевидно,  не 
из  здешних мест, а слева от меня завтракал какой-то молодой  человек. 
Все, кроме этого человека, громко разговаривали, так что мне почти  не 
приходилось прислушиваться. 
- Признайся, Джозеф, - сказал толстый фермер своему приятелю, - Польди 
от тебя не очень-то в восторге? 
-  Да, Родж, ты прав, - угрюмо ответил тот, - глупая, как все женщины, 
и худая к тому же, черт бы ее побрал. 
-  Наверное,  тебе  стоит снова попытать счастья  с  Терезой  Уайт,  - 
заметил  третий  фермер, - она, по-моему, была не прочь  стать  миссис 
Менсон. 
-  Зачем ему эта старая дева? – вмешался толстый фермер. – Наш  Джозеф 
найдет  кого-нибудь получше. Не вешай нос, приятель!  Расскажи  лучше, 
как прошли похороны сэра Джейкоба. 
   Джозеф вдруг забыл про свои неприятности и взялся рассказывать: 
-  Тут  и  говорить  нечего, все прошло как  положено:  кругом  цветы, 
надгробие мраморное, а пастор Уэйли произнес такую долгую молитву, что 
я чуть не заснул. 
- Народу было много? 
- Да, с похоронами сэра Чарльза и не сравнишь. 
- Кто там был? 
-  Все,  кто только мог, вся округа! Но было много незнакомых, которые 
понаехали из города. 
- Его друзья из земельного общества? 
-  Не  знаю,  наверное. И еще один из тех двоих, что  теперь  живут  в 
Грегори-Пейдж. 
- Адвокатов леди Элен? 
-  Да,  из  них. Он постоянно шарил глазами туда-сюда -  должно  быть, 
высматривал кого-то. 
- А сама леди Элен как? Плакала сильно? 
- Черта с два! Слезинки не проронила. Стояла, как статуя, и надгробную 
речь произнесла совсем короткую. 
-  Что  ни  говорите, а настоящая ведьма! – сказал  Родж,  отпивая  из 
jpsfjh. – Может тебе, Джозеф, за нее взяться? 
    Фермеры  дружно  расхохотались,  а  один  из  сквайров  неожиданно 
побледнел и ударил кулаком по столу: 
-  Не  смейте говорить о мисс Лайджест без должного уважения! – гневно 
сказал он. – Она достойная женщина и заслуживает его. 
-  А  кто  с  этим  спорит?  – удивился Родж,  и  вся  компания  снова 
разразилась смехом. 
-  Каково  же теперь ее состояние? – спросил второй фермер, когда  они 
успокоились. 
-  Говорят,  почти  сто пятьдесят тысяч фунтов! – доверительно  сказал 
Джозеф, понизив голос. 
   Фермеры присвистнули. 
- Куда ей столько? – задумчиво сказал Родж. – Ведь ничего стоящего так 
и не купит. Подумать только, уйма денег напрасно пропадает! 
-  Скажешь  тоже,  не купит, - откликнулся второй фермер,  -  да  она, 
наверное,  покупает себе в столице такие безделушки,  что  тебе  и  не 
снилось! Всех твоих коров придется продать за пару таких штучек. 
-  Тебе,  наверное, стоит так сделать, Джозеф! – не унимался  Родж.  – 
Глядишь, и Польди станет посговорчивей. 
   Смех фермеров снова заглушил все вокруг. 
-  Кстати,  а  мистер Флой сколько получил после смерти  своего  отца? 
Упокой господи его душу… 
- Я слышал, его состояние тысяч на тридцать больше, - ответил Джозеф. 
-  Представить  страшно, сколько у него будет денег,  если  он  удачно 
женится! 
-  Удачно  женится? Да здесь ему только в Грегори-Пейдж прямая  дорога 
написана! 
-  Точно,  Родж,  да  только разве дождемся мы,  когда  они,  наконец, 
договорятся? 
-  А  мне всегда было интересно: если не сэр Гриффит, то кто же станет 
счастливым  избранником  мисс Лайджест, - вдруг  вмешался  в  разговор 
второй сквайр. 
- Ну, если найдется кто-то еще более настойчивый, чем он, тогда и она, 
возможно,  согласится.  Правда, трудновато представить,  чтобы  кто-то 
больше, чем он, хотел на ней жениться. 
- Она ведь и в самом деле лакомый кусочек и сама хорошо это понимает. 
-  Это  верно,  но  ведь она не так молода. Через пару  лет  ей  будет 
тридцать, и она не может не хотеть выйти, наконец, замуж. 
-  Вот  и получается, что вся эта ее хваленая гордость – одно сплошное 
кокетство и способ покрепче привязать сэра Гриффита к своей юбке! 
    Первый  сквайр,  видимо,  не выдержав разговора,  извинился  перед 
фермерами  и  отошел к стойке заказать еще пива. Второй  сквайр  через 
минуту  последовал  за  ним,  и они завели свой  разговор,  совершенно 
недоступный для моих ушей. 
-   Влюбленные,  как  видно,  хуже  дураков!  –  сказал  толстый  Родж 
вполголоса, и фермеры поддержали его кивками и ухмылками. 
   Хозяин заведения принес на их стол еще пива. 
    В  это  время в зал вошли несколько человек. Один из них подсел  к 
компании  фермеров,  и их разговор переключился  на  обсуждение  новых 
пород австралийских быков. 
    Примерно через четверть часа в трактир вошел подвыпивший грум.  Он 
заказал себе эля и стал высматривать для себя место, чтобы присесть. Я 
не мог представить, где можно было так набраться с утра, но решил, что 
это  может  быть  мне  на руку. Пока я раздумывал  над  тем,  как  мне 
оказаться с ним рядом и начать разговор, он сам подошел к моему  столу 
и плюхнулся на стул напротив. 
- Надеюсь, не возражаете, - сказал он, прищуриваясь и оглядывая меня. 
- Не возражаю, - ответил я. 
    Грум  долго  пил свой эль и продолжал без всякого  стеснения  меня 
изучать. 
- А ты ведь не здешний, парень? – спросил он, наконец. 
   Я кивнул. 
-  Я это сразу понял, - обрадовался он, и на его лице появилось пьяное 
ondnahe улыбки. – Я уже два года живу тут и всех в лицо знаю,  а  тебя 
раньше ни разу не видел. 
- Я приехал пару дней назад. Хочу найти тут работу. 
- Работу, говоришь? Может, и получится что. А ты откуда? 
- Из Саутенда. 
- Что, там с работой не получалось? 
-  Получалось  до этой весны, а потом хозяин разорился и  нас  выгнал. 
Двое  наших ребят уже уехали сюда, на запад, вот и я решил попытаться. 
Говоришь, тут может получиться? 
- Не знаю. А на что рассчитываешь? 
   Я пожал плечами: 
-  Вообще-то, я многое могу и не стану очень-то привередничать. Может, 
кому нужен плотник или сторож… 
-  Ты у хозяина поспрашивай, - он махнул рукой в сторону стойки, - он, 
глядишь, и подскажет, где такие нужны. 
- А ты ведь конюхом работаешь? 
   Его глаза так расширились от удивления, что я испугался, как бы они 
вовсе не выпали из орбит: 
- А ты как догадался, а, парень? – спросил он. 
    От  него так несло конским навозом, что у любого бы отпали  всякие 
сомнения на предмет того, кем он работает. 
- Не знаю, я видел много конюхов, и все они похожи друг на друга. 
   Он развеселился и хлопнул меня по плечу: 
-  Ты  славный  парень, как я погляжу! – сказал он. –  Мне,  может,  и 
удастся тебе что-нибудь подыскать. Я тут кое с кем знаком. 
-  Я  бы  согласился  конюхом. Там, где ты  сейчас,  не  нужны  другие 
работники? 
-  Нет,  к  сожалению.  Лошадей всего пять, и на двоих-то  работы  еле 
хватает. Да ты не огорчайся! Что-нибудь непременно найдется. Тебя  как 
зовут? 
- Джек. Джек Стоун. 
- А меня Мейбл Гроубинс. 
    Он  еще  раз  хлопнул  меня  по плечу,  так  что  я  едва  удержал 
равновесие. 
    Между  нами  завязалась приятельская беседа о  погоде,  о  здешних 
порядках и о том, как этот грум докатился до каждодневной выпивки. То, 
что  мой  новоявленный  друг был пьян, не  облегчало  мою  задачу,  а, 
напротив,  затрудняло ее: часто управлять разговором  было  совершенно 
невозможно,  и  пришлось выслушать уйму бесполезной  болтовни.  Однако 
постепенно  я  все  же  подвел мистера Гроубинса к  интересующим  меня 
темам. 
- Так, видно, уж богом положено, - сказал он, - одни вынуждены чистить 
конюшни, чтобы выжить, а другие купаются в роскоши. 
-  А  кто здесь так богат? Если я собираюсь тут работать, мне было  бы 
неплохо знать о местных знаменитостях. 
-  Да  взять хотя бы мистера Гриффита Флоя! Ты слышал о том,  что  его 
отца убили, и не кто-нибудь, а его возлюбленная? 
- Да, тут только об этом и говорят. 
-  Так  вот  этот  мистер Флой запросто преподносил этой  самой  своей 
возлюбленной безумно дорогие подарки. Я их сам не видел,  конечно,  но 
слышал от других. Тебе и за всю жизнь не заработать хотя бы на одну из 
тех бриллиантовых сережек, что мисс Лайджест отказалась принять. 
- Отказалась? Почему? 
- Ну, во-первых, она и сама так богата, что тебе и не снилось… 
- А во-вторых? 
- Во-вторых, она его не любит и отказывается принять предложение. 
- Но он продолжает настаивать? 
-  Вот  уже несколько лет мистер Флой не отступает. Не пойму я только, 
зачем  тратить  деньги на женщину, которая и осла  пересилит  в  своем 
упрямстве? 
- Он тоже упрям, очевидно. 
- Уж не меньше ее. 
-  Может,  эта…  как ты сказал? Ах, ну да, мисс Лайджест…  Может,  она 
k~ahr кого-то другого? 
- Она никого не любит. Просто дьявол, а не женщина! 
-  Мне  ее  показали  вчера на улице. На редкость  хорошенькая,  между 
прочим! 
-  Еще бы! Многие тут все отдали бы за ее руку и сердце. Ну, и за все, 
что к ним прилагается… - он расхохотался, довольный своей шуткой. 
-  Но  все-таки  эти их отношения кажутся странными,  -  сказал  я.  – 
Почему  не  выяснить все сразу и не мучиться годами? Если  у  них  так 
ничего и не получилось, больших потерь не будет… 
   Грум окончательно осушил свой стакан и посмотрел на меня: 
-  А  я  не  говорил, что у них ничего не было, - сказал  он,  понижая 
голос.  –  Ходят слухи, только это между нами, приятель, что года  два 
назад леди Элен и мистер Гриффит Флой все же сошлись, но потом почему- 
то расстались… Неизвестно, правда, насколько далеко все зашло… Хотя  я 
не  знаю, правда ли все это. Только не болтай направо и налево, а  то, 
чего  доброго,  дойдет что-нибудь до мистера Флоя, и ты можешь  сильно 
пожалеть.  Он  не  из тех, кто спускает с рук злые  разговоры  за  его 
спиной. 
    Я,  стараясь поддержать заданный им таинственный тон, помолчал,  а 
потом задал следующий вопрос: 
-  И  у этого мистера Флоя не было женщин, кроме мисс Лайджест? Он что 
святой или действительно настолько влюблен? 
-  Я  не  знаю  этого. Вообще-то, он красавец, каких мало,  и  здешние 
дамочки  прохода  ему не дают. Взять хотя бы дочь моего  хозяина,  эту 
тощую клячу, но не тут то было… 
- И все-таки. 
-  Говорю тебе, не знаю. Часто болтают, что, мол, то та, то эта с  ним 
крутили  что-то,  но думаю, больше врут. А, впрочем,  может  и  правду 
говорят. 
- О каких женщинах так говорили? 
- Да всех не упомнишь! Они уж и замуж повыходили давно, и имен их я не 
запоминаю. 
- А, может быть, сейчас у него есть какая-нибудь знакомая, чтобы ждать 
свою леди не скучно было? 
- Да что ты все о каких-то глупостях! Подумаешь, может, и есть. Нам-то 
что  до  этого? Если сам хочешь девушку найти, то я тебя, так и  быть, 
познакомлю с одной… 
    Все  мои дальнейшие попытки вытянуть из него что-нибудь более  или 
менее  стоящее  ни к чему не привели. Я вскоре распрощался  с  грумом, 
пообещал  зайти  в “Серебряный бык” завтра утром в  это  же  время  и, 
наконец,  отправился в Грегори-Пейдж, где меня ждала самая  интересная 
часть моего приключения. 
 
     - Что вам угодно? – Келистон пытливо посмотрел на меня. 
- Хозяйка дома? 
- Вы хотите поговорить с леди Элен? 
- Да, хочу. 
   Его удивление выдали лишь чуть приподнятые брови: 
-  Вам  придется  подождать,  пока я  доложу  о  вас.  Пройдите  сюда, 
пожалуйста. 
   Я остановился там, где указал дворецкий, и оперся на свою палку. 
    Дворецкий  ушел, и издалека послышался голос мисс Лайджест.  Через 
минуту  Келистон вернулся и жестом показал, куда идти. Я поковылял  за 
ним следом и скоро оказался в гостиной. 
    Мисс  Лайджест в простом и изящном темно-зеленом платье сидела  на 
стуле  у  книжного  шкафа и перебирала фолианты в кожаных  переплетах. 
Вокруг  нее на полу были разложены стопки журналов и книг, часть  всех 
книг  обычной  кучей  лежала на столе и в одном из  кресел.  В  другом 
кресле  сидел Уотсон и курил, листая увесистый справочник. Они с  мисс 
Лайджест что-то оживленно обсуждали, пока не вошел я. 
- Что вам угодно, милейший? – спросил Уотсон, оглядывая меня. 
    При  этих  его словах мисс Лайджест повернулась на  стуле  и  тоже 
посмотрела  на  меня.  Я неловко поклонился, желая  продемонстрировать 
qbn~ учтивость. Когда я поднял  голову и вновь посмотрел на нее, в  ее 
глазах засиял знакомый синий блеск – она меня узнала! 
- Так вы пришли ко мне? – спросила она, откинувшись на стуле. 
- Да, здравствуйте, миледи. 
- Здравствуйте, мистер… 
- Стоун. Меня зовут Джек Стоун, миледи. 
-  Мне  очень  приятно, мистер Стоун. Чего вы хотите? О,  я,  кажется, 
знаю!  Вы случаем не от нашего пастора? Он говорил, что пришлет  кого- 
нибудь для получения денег в фонд прихода… 
-  Боюсь,  что вы ошибаетесь, миледи. Я ищу мистера Шерлока Холмса,  и 
мне сказали, что нужно обратиться к вам. 
- Мистер Холмс действительно сейчас живет в этом доме. 
-  Но сейчас его нет здесь, - сказал Уотсон, - и никто не знает, когда 
именно он вернется. 
-  Вы  ошибаетесь, доктор, - серьезно заметила мисс Лайджест, - мистер 
Холмс уже вернулся. 
-  Этого  не  может быть, - возразил Уотсон, - ведь мы с вами  провели 
здесь весь последний час, и никто не докладывал о том, что он пришел! 
- Уверяю вас, доктор, вы ошибаетесь. Если вы немного подождете, мистер 
Стоун, я распоряжусь позвать мистера Холмса. Впрочем, уже почти  пять, 
и он сам должен появиться с минуты на минуту. 
   Меня не на шутку заинтересовала эта игра, и я пытался понять, каким 
образом  мисс  Лайджест  собирается  выпутываться.  Ее  же,  наверное, 
интересовало, что собираюсь делать я. 
    Уотсон еще раз взглянул на меня, пожал плечами и уткнулся  в  свой 
справочник. 
- Вы  помогаете  мистеру  Шерлоку Холмсу  в  его делах, мистер  Стоун? 
– спросила мисс Лайджест. 
   Я помял в руках свою грязную шляпу: 
-  Да,  миледи, он попросил меня кое о чем, и я ему помог, тем  более, 
что это было нетрудно. 
- Он предложил вам деньги за это? 
-  Разумеется, миледи. Знаете, в моем положении всегда радуешься любой 
возможности  заработать,  а  тут  такой  случай!  Работы  на  час,   и 
полсоверена  в  кармане. Правда, потом придется помалкивать  –  мистер 
Холмс сказал, чтобы я молчал о том, что сделал для него. 
- И вы пришли за деньгами? 
- Да, миледи, я пришел получить свои честно заработанные. 
-  Это  прекрасно, - она закивала головой. – А хотите  заработать  еще 
полсоверена прямо сейчас, мистер Стоун? 
   Удивление даже не пришлось изображать: 
-  Если речь идет о том, чтобы я рассказал вам и этому господину то, о 
чем мистер Холмс просил молчать, то дело не пойдет. Я не знаю, надо ли 
вам  знать  это.  Когда  будет  нужно,  мистер  Холмс  сам,  наверное, 
расскажет  обо всем… Я честный человек, миледи, и, если уж дал  слово, 
держу его до конца. Извините мою смелость, миледи, но это свое слово я 
не продам даже за полсоверена. 
    Мисс  Лайджест  чуть улыбнулась, и было видно,  что  она  получает 
большое удовольствие от этого спектакля. 
-  Речь  шла  не  об этом, мистер Стоун, - сказала  она  мягко,  -  но 
простите,  если  я все же обидела вас. Теперь я вижу, что  вы  человек 
честный, и предлагаю вам заработать именно на вашей честности. 
- Я вас не понимаю, миледи. 
-  Все  очень  просто.  Мне жаль видеть, что вы  сейчас  не  в  лучшем 
положении, - она сочувственно оглядела мой костюм, - и я предлагаю вам 
шанс на денежное вознаграждение. Чтобы не обижать вас, я предлагаю вам 
не просто деньги, а пари, в котором мы с вами будем на равных. 
-  Пари? Вы хотите сказать, миледи, что поспорите со мной о чем-то,  и 
если  выиграете, заберете у меня мои полсоверена, а, если  проиграете, 
то удвоите их? 
- Да, мистер Стоун, - улыбнулась она, - вы правильно поняли. 
- А в чем пари? 
-  Пари  в  том,  что  за одну минуту я смогу доказать,  что  вы  меня 
nal`m{b`ere. 
- В чем? 
   Она пожала плечами: 
-  В чем-нибудь. Вы ведь уверены, что честны, так чего вам бояться?  - 
она  извлекла из кармана монету и положила ее на полку книжного шкафа, 
чтобы я мог ее видеть. 
-  Я,  право, не знаю, как быть, миледи. Это так необычно… А  впрочем, 
почему бы и нет? Мне нечего бояться. 
- Тогда присядьте сюда, мистер Стоун. 
    Я  с  трудом сел на краешек предложенного кресла и поставил  палку 
рядом. 
    Мисс Лайджест встала со стула и посмотрела на меня, едва сдерживая 
улыбку: 
-  Будьте  так  любезны, доктор, засеките время. А вам, мистер  Стоун, 
остается  только  ждать: возможно, через минуту вы станете  богаче  на 
полсоверена. 
    Она  неторопливо отставила свой стул в сторону и  стала  аккуратно 
складывать  большие  книги друг на друга. Скоро на  полу  образовалась 
солидная  стопка приблизительно в полтора фута высотой. Мисс  Лайджест 
критически взглянула на нее и добавила еще один большой том,  а  потом 
быстро взобралась на стопку ногами. 
    Мы  с  Уотсоном  изумленно проследили за тем, как  она  встала  на 
цыпочки  и  изо  всех  сил  потянулась  вверх  за  какой-то  небольшой 
тетрадкой на верхней полке. 
    Неожиданно  стопка  зашаталась, и две  книги  выскользнули  из  ее 
середины…  Мисс  Лайджест  испуганно вскрикнула  и  взмахнула  руками, 
пытаясь   удержать  равновесие,  но  тщетно…  Мы  с  Уотсоном   успели 
подхватить ее за локти почти у самого пола. 
-  Вы  целы, мисс Лайджест? – спросили мы почти одновременно.  –  Что- 
нибудь ушибли? 
     Мисс   Лайджест,  сидя  на  стопке  книг,  посмотрела   на   наши 
встревоженные  лица,  а  потом  остановила  взгляд  на  мне  и  широко 
улыбнулась: 
-  Вы  должны мне полсоверена, мистер Холмс, - напрасно вы забыли  там 
свою палку! 
    Я  действительно  сам не заметил, как вскочил, выпрямился  в  свой 
полный рост и заговорил естественным голосом. 
    Уотсон  продолжал изумленно переводить взгляд с одного из  нас  на 
другого, а потом взял меня за плечи и вгляделся в мое лицо. 
- Холмс! Боже мой, Холмс! Клянусь чем угодно, это вы! – воскликнул он. 
- Я ведь говорила вам, доктор, что он уже здесь, а вы мне не поверили, 
- заметила мисс Лайджест, продолжая весело улыбаться. 
-  Не  могу поверить, мисс Лайджест, что вам удалось узнать его сразу! 
Это невероятно! Я видел его в самых разных амплуа, но те случаи, когда 
я узнал его в гриме, можно по пальцам пересчитать! 
    Его  искреннее удивление моим внезапным появлением доставляло  мне 
удовольствие, поэтому я не стал сразу что-либо объяснять, а помог мисс 
Лайджест встать. 
    Она  села  в кресло, и на меня все еще был обращен ее удивительный 
взгляд,  полный завораживающего спокойного внимания. Я  сел  в  кресло 
напротив, взял со стола бумажную салфетку и начал вытирать лицо. 
-  Вы были великолепны, мистер Холмс, - сказала мисс Лайджест, - у вас 
ярко  выраженный актерский дар. Неужели вам никогда не говорили,  что, 
выбрав  свою  профессию, вы лишили нашу родину замечательного  мастера 
сцены? 
   Я рассмеялся: 
- Услышать это от вас мне особенно приятно, - ответил я, - но вместе с 
тем,  вы,  мисс  Лайджест, основательно подорвали мои представления  о 
себе как об актере! 
- Почему? 
-  Я  считал  себя  неузнаваемым, а вы без всяких  видимых  трудностей 
узнали меня, как только я вошел! 
-  Что  правда,  то  правда, мистер Холмс, но ваших  талантов  это  не 
sl`ker. Однако мне кажется, что вы хотели именно проверить меня! 
- Мне действительно это было интересно, - кивнул я, - мой грим удался, 
да  и  вообще получился замечательный типаж. Согласитесь, было бы жаль 
просто  скинуть весь этот наряд, вымыть лицо и так и не проверить  все 
это на тех, кто хорошо меня знает! 
   Она засмеялась: 
- Да, было бы несказанно жаль, если бы вы лишили нас такого спектакля. 
Знаете, в последнее время я испытывала самые разнообразные эмоции,  но 
я  давно  перестала чему-либо удивляться, а вы только что вернули  мне 
эту  способность. Спасибо вам за это, мистер Холмс, вы меня  на  самом 
деле поразили. 
- Вы меня тоже, мисс Лайджест, - ответил я. 
    Мы,  одновременно оставив смех, серьезно посмотрели друг на друга. 
Мой взгляд выражал восхищение и признательность за полученный урок, но 
что  я  прочел  в ее глазах! Глубокие, темно-синие, всегда  обладавшие 
холодным  блеском,  они теперь наполнились каким-то  особенным  теплым 
светом.  И,  хотя мне нравилось обычное выражение ее лица, придававшее 
ее красоте еще больший блеск, я теперь вдруг ощутил всю прелесть этого 
по-настоящему мягкого и внимательного взгляда. 
-  Но зачем вам понадобился весь этот маскарад, Холмс? – голос Уотсона 
заставил меня вернуться к реальности. 
-  Я  решил,  что  не  помешает прогуляться по окрестностям  в  другом 
обличье,  и  надеялся  что-нибудь  узнать  у  тех,  кто  не  стал   бы 
откровенничать с мистером Шерлоком Холмсом. 
- И вы что-то узнали? 
- Ничего такого, о чем бы стоило говорить сейчас. 
   Уотсон понимающе кивнул: 
-  А  как вы узнали Холмса, мисс Лайджест? – обратился он к ней. – Что 
такого не укрылось от вас, что для меня было совершенно незаметным? 
-  И  в  самом  деле,  - добавил я, - вам придется  объясниться,  мисс 
Лайджест. 
    Она  с улыбкой подала мне новую бумажную салфетку, когда заметила, 
что старую я скомкал и бросил на стол: 
-  Все вышло как-то само собой, - сказала она, - я просто узнала  вас, 
вот  и все. Хотя, по правде говоря, были кое-какие детали, которые вас 
в  какой-то  мере выдавали. Взгляните, например, на свои руки,  мистер 
Холмс:  вряд  ли у мистера Стоуна, который не гнушается  самой  черной 
работой,  они  были  бы такими… Ну, а еще вы не смогли  избавиться  от 
вашего  особого  блеска  в  глазах. Этот  азарт,  уже  достаточно  мне 
знакомый, нельзя было ни с чем спутать. 
   Я поднял руки, признавая поражение: 
- Клянусь, мисс Лайджест, я вас недооценил: я понимал, разумеется, что 
опытный наблюдатель сразу бы отметил, что мои руки выбиваются из общей 
картины, но не думал, что кто-то начнет анализировать меня подетально. 
Уотсон   классический  пример  обычного  зрителя:  общее   впечатление 
настолько захватывает его, что на детали внимания не остается. 
   Уотсон пожал плечами: 
- Ничего не могу возразить на это, - сказал он с улыбкой. 
-  А вы, мисс Лайджест, - продолжил я, - наблюдатель другого сорта.  Я 
бы сказал, что дедукция присуща вам интуитивно. 
  По ее улыбке я понял, что она польщена. 
 
     Из-за меня в этот день вечерний чай отложили на час, чтобы я  мог 
подняться  в свою комнату и привести себя в порядок. Когда я спустился 
вниз  уже  в своем обычном виде, я встретил мисс Лайджест в  коридоре. 
Келистон  держал перед ней серебряный поднос с только что доставленной 
почтой.  Я  видел,  как  она  бегло  просмотрела  содержимое  подноса, 
вытащила  из  стопки узкий голубой конверт и положила  его  в  карман. 
Остальное Келистон по ее знаку понес в гостиную. 
     Она  собиралась  войти  в столовую, но  я  удержал  ее,  взяв  за 
запястье. 
- В чем дело, мистер Холмс? – удивилась она. 
   Я вложил ей в руку полсоверена: 
- Это ваш выигрыш, мисс Лайджест, - сказал я. 
   Она повертела монету в руке и зажала ее в ладони: 
-  Никогда  еще  я  не  зарабатывала денег с  таким  удовольствием,  - 
ответила она, улыбаясь. 
    На  краю  торчавшего  из ее кармана конверта  я  заметил  гербовое 
теснение. 
 
                                  12 
 - Я рад, Уотсон, что вы, наконец, вернулись. Что вам удалось выяснить 
в лондонских газетных архивах? 
- Боюсь, что ничего, Холмс. 
-  Совершенно  ничего? Не хотите же вы сказать, что  о  мисс  Лайджест 
вообще нет упоминаний в прессе? 
   Уотсон разжег свою сигару и выпустил струю дыма: 
-  Упоминаний  достаточно, - ответил он, -  но  все  они  касаются  ее 
научной  деятельности. Представьте, мисс Лайджест серьезно  занимается 
исторической полиграфией, а мы и не знали этого! 
- Я знал. 
    Он  посмотрел на меня с укоризной, но на словах никак  не  выказал 
раздражения и продолжил свой отчет: 
-  Я  во всяком случае не знал и поэтому записал для вас встретившиеся 
названия  ее  статей, имена критиков, а также точные данные  журналов, 
где все это можно прочитать. 
-    Замечательно,    Уотсон!   Я   обязательно   воспользуюсь    этим 
библиографическим списком, когда дело будет окончено. 
-  Еще  из  газет  я  узнал, что мисс Лайджест публиковалась  также  в 
континентальных   изданиях  и  многократно   участвовала   в   научных 
симпозиумах  по  исторической филологии.  Видимо,  ее  имя  достаточно 
известно  в  научных кругах. Кстати, во вчерашнем  “Дэйли  Ньюс”  двое 
известных ученых высказывали свое мнение по поводу нынешнего положения 
мисс   Лайджест:  они  в  один  голос  утверждают,  что  верят  в   ее 
невиновность. 
- Хорошо. Что еще? 
-  Еще имеется статья о приезде сэра Гриффита в Великобританию. В  ней 
говорится,   что   этот  молодой  человек,  скорее   всего,   является 
единственным наследником состояния Чарльза Годфри Флоя. 
- И это все? 
- Все. Мне очень жаль, Холмс. 
-  Мне  тоже  жаль.  Похоже, мы ни на йоту не приблизились  к  искомой 
тайне. 
   Уотсон задумчиво курил, а потом обратился ко мне: 
-  Объясните мне, дорогой Холмс, зачем вам искать разгадку этой тайны? 
Мы  расследуем  убийство сэра Чарльза и имеем главного подозреваемого. 
Даже  если вы узнаете причину, по которой Гриффит Флой допустил смерть 
мистера  Лайджеста,  это  все  равно не  будет  квалифицироваться  как 
убийство, и у вас так или иначе не найдется достаточных доказательств. 
-  Я все это хорошо понимаю, Уотсон, но мной движет другое: во-первых, 
знать причину, по которой Гриффит Флой ненавидел мистера Лайджеста,  - 
значит  знать, почему он хотел подставить именно его на свое  место  в 
день  убийства сэра Чарльза; во-вторых, если эта тайна может навредить 
мистеру Флою, значит можно будет ее использовать против него, в  самом 
крайнем случае даже вопреки воле мисс Лайджест; в-третьих, то, что они 
скрывают,  несомненно, может объяснить многие мотивы и поступки  нашей 
клиентки;  и  в  конце  концов,  мне просто  интересно.  Я  не  привык 
оставлять  дело,  когда в нем не все ясно, даже  если  клиент  доволен 
исходом. 
-  Да,  теперь  я понимаю. Однако я не вижу путей, по которым  вы  еще 
могли бы пойти к разгадке этой тайны. По-моему, осталось лишь спросить 
саму  мисс  Лайджест или Гриффита Флоя о том, что именно они скрывают, 
но ясно, что это не даст результатов. 
-  Если  уж  кого  и  стоило бы напрямик спросить  об  этом,  так  это 
покойного   мистера  Лайджеста.  Судя  по  всему,  он   понимал,   что 
разглашение  повредит не только Гриффиту Флою, но и его  падчерице,  и 
onrnls  не  особенно  торопился  с ним.  Его  можно  было  бы  убедить 
рассказать все… Да, впрочем, что теперь об этом говорить. 
- Но как он мог узнать об этом? 
- Этого я не могу вам сказать, Уотсон. Я знаю одно: мистер Лайджест не 
хотел  вредить разглашением мисс Лайджест, но он предпочел бы  это  ее 
осуждению за убийство. 
-   То  есть  то,  что  они  скрывают,  исключает  для  мисс  Лайджест 
возможность быть убийцей? 
-  Не  думаю.  Просто разглашение могло бы подорвать  представления  о 
Гриффите Флое как о невинной жертве и дать возможность допущения,  что 
он тоже может быть убийцей. 
   Уотсон почесал подбородок: 
- А может, тайна как-то связана с прошлым самого Гриффита Флоя, с теми 
временами,  когда  он жил с матерью в Соединенных  Штатах?  Тогда  нам 
следовало бы изучать не английские, а американские газеты! 
    Я  вытащил из кармана утреннюю телеграмму из Нью-Йорка и подал  ее 
ему: 
-  Я и сам решил проверить эту возможность, Уотсон, и снова ничего  не 
нашел.  Взгляните, мой старый приятель из нью-йоркской полиции  пишет, 
что мистер Флой никогда не упоминался в криминальной хронике Штатов, а 
вся его жизнь там была настолько на виду, что скрыть что-либо было  бы 
чрезвычайно трудно. 
   Он с видимым разочарованием вернул мне телеграмму: 
-  Тогда  мне остается только развести руками, Холмс. Ума не  приложу, 
как еще можно ко всему этому подобраться. 
-  Мы  что-нибудь  обязательно придумаем, - утешил я  его.  –  Я  ведь 
сказал,  что  эта  задача  второстепенна, хотя  и  важна.  У  нас  еще 
достаточно  времени  на раздумья. Кстати, в том,  что  касается  нашей 
первостепенной  задачи – я говорю об алиби Гриффита Флоя  –  наметился 
некоторый сдвиг. 
- Вы что-то узнали о его алиби, Холмс? 
-  Пока,  к сожалению, нет, но нам удалось найти способ заставить  его 
приехать пораньше. 
-  Мне  казалось,  та  неделя, о которой говорилось  в  начале,  давно 
подошла к концу. 
- Верно, но мисс Лайджест получила телеграмму из Йорка… 
    Я рассказал Уотсону о том, что сообщалось в телеграмме и о нашем с 
мисс  Лайджест  решении  написать ответ, а также  предупредил,  что  в 
скором времени мне снова могут понадобиться его услуги… 
   По моим расчетам, новое послание от Гриффита Флоя следовало ожидать 
со дня на день. 
 
     Коллекция мисс Лайджест при ближайшем рассмотрении оказалась даже 
более  интересной,  чем я мог представить. Несколько  особенно  жарких 
дней мы с моей клиенткой провели в ее библиотеке, никуда не выходя  из 
дому.   Мисс   Лайджест   усиленно  работала   над   новым   каталогом 
древнеанглийских рукописей и большую часть времени сидела, погруженная 
в  бумаги  с  головой, лишь изредка издавая радостные возгласы,  когда 
дело  шло  на  лад. Я устроился в удобном кресле позади  ее  стола  и, 
вооружившись лупой, рассматривал старинные документы, время от времени 
делая  пометки в специальной тетради, которую я для этой  цели  завел. 
Порой целыми часами, занятые каждый своим делом, мы не обменивались ни 
единой  репликой, а иногда, напротив, не могли окончить  разговоров  и 
беседовали, даже не замечая хода времени. Несколько раз мисс  Лайджест 
просила моего совета, и тогда я, расположившись рядом с ней на  стуле, 
пытался  вносить  свои  предложения по  организации  каталога.  Однако 
затем,   видимо,   устав   от  однообразной  работы,   мисс   Лайджест 
прогуливалась  по  кабинету и  усаживалась  рядом  со  мной,  с  видом 
экскурсовода  комментируя те рукописи, которые в эти  моменты  были  у 
меня  в  руках. Она сама готовила кофе и чай и приносила их не  меньше 
пяти раз за сутки, с утра добавляя в них сливки, а вечером – коньяк. 
     Прежде  мне  никогда не было так хорошо в чьем-либо  обществе.  Я 
ощущал спокойствие и особенный комфорт, но, кроме этого, было еще что- 
rn,  что-то  заключенное  в  ней самой, в  мисс  Лайджест.  Ее  манера 
говорить, преисполненные изящества движения, мягкий бархатный голос  – 
все привлекало меня, доставляло непонятное удовольствие. Как бы там ни 
было,  в моих глазах она затмила всех женщин, каких я когда-либо знал. 
Возможно,  именно  так  себя чувствует каждый, кто  никогда  не  искал 
идеалов, будучи уверенным в их принципиальной невозможности,  а  потом 
вдруг  нашел, и мысль о том, что один этот человек вобрал в  себя  все 
черты,  которые  и  представить было трудно в  правильной  и  красивой 
совокупности, кажется поначалу абсурдной и нереальной. 
     Несмотря   на   наше  довольно  долгое  общение,  мисс   Лайджест 
оставалась  для  меня  непредсказуемой. Зная ее  принципиальность,  ее 
прямоту  и  открытость,  все равно никогда  нельзя  было  с  точностью 
сказать, что она сделает через минуту. Тогда, когда мне казалось,  что 
в  ответ  на  мои слова она просто поднимет на меня грустный  глубокий 
взгляд,  она откидывалась в кресле и отпускала какое-нибудь  ироничное 
замечание.  Она не уставала удивлять меня, и я снова и снова  понимал, 
как  мало  ее  знаю.  Это ощущение особенно усиливалось  в  те  редкие 
мгновения, когда я случайно перехватывал взгляд, которым она исподволь 
смотрела на меня. 
     Пару раз мне доставляли телеграммы, но в них не сообщалось ничего 
нового,  и  я, прочитав, выбрасывал их, а кого-нибудь из Грегори-Пейдж 
отправлял на станцию с ответами. 
     Мой  верный Уотсон, теперь обремененный брачными узами,  уехал  в 
Лондон, пообещав вернуться через несколько дней или тогда, когда я его 
специально  извещу  телеграммой. По его словам,  дома  меня  не  ждали 
никакие  срочные дела. Я попробовал намекнуть мисс Лайджест, что  могу 
переехать  в  гостиницу, дабы не быть бесполезным гостем,  но  она  не 
захотела  ничего даже слышать об этом и велела впредь  не  сердить  ее 
подобными предложениями. 
     -  Что  ж, я закончил, мисс Лайджест. Мы можем это обсудить прямо 
сейчас, если хотите, - я повернулся к ней, возвращая статью. 
   Мисс Лайджест развернулась на стуле и отложила перо: 
- Ну и как вы ее находите? – поинтересовалась она. 
-  Статья хорошая, но я могу высказать несколько своих замечаний, если 
позволите. 
- Я их с удовольствием выслушаю, мистер Холмс. Что за замечания? 
-  Во-первых,  меня  немного озадачило, почему, говоря  о  современной 
систематизации  английских исторических документов, вы  ни  словом  не 
обмолвились  об этом вашем новом каталоге. Вы ведь сами говорили  мне, 
что он станет новым словом в этой области. 
     Мисс  Лайджест  обтерла  правую  руку  носовым  платком,  пытаясь 
избавиться от чернильных следов. 
-  Дело  в  том,  что я собираюсь написать отдельную  статью  о  своем 
каталоге,  - ответила она, - и там я подробно опишу все его основания. 
Впрочем, мне, возможно, действительно стоит хотя бы упомянуть здесь  о 
предстоящей  публикации на этот счет. Может быть, вы и  правы,  мистер 
Холмс. 
-  Во-вторых, - продолжил я, - мне кажется, что вы чрезмерно пытаетесь 
доказать свою точку зрения на обсуждаемый предмет. 
- Чрезмерно? Как такое может быть? 
-  Ну,  я  хочу сказать, что вы слишком стараетесь убедить даже  ваших 
явных  оппонентов.  Убедить всех все равно не  удастся,  поэтому  вам, 
возможно,  стоит  сбавить  напор  и  более  спокойно  приводить   свои 
доказательства. 
- Что еще? – улыбнулась она. 
- А вы не хотите на это ответить? 
   Она пожала плечами в знак смирения: 
-  Я  всегда  стараюсь перетянуть на свою сторону  как  можно  большее 
количество  ученых  и простых читателей, и такой, как  вы  выразились, 
напор – естественное следствие этого стремления. 
-  Ну  и  в-третьих, - подытожил я, - я бы отметил общий эмоциональный 
тон статьи. 
- По-вашему, статья слишком эмоциональна? – удивилась мисс Лайджест. 
-  Да. Думаю, вы могли бы писать суше и жестче, и труд от этого только 
бы выиграл. 
-  Издатель  всегда  говорит мне, что я пишу чересчур  сухо  и  просит 
немного смягчать стиль! 
-  Что  ж,  тогда вам, конечно, стоит оставить все как есть. Однако  я 
твердо  убежден,  что  научные работы требуют лаконичного  и  трезвого 
стиля,  без  всяких красочных метафор и эпитетов. Ваша  статья,  слава 
богу,  достаточно лаконична и упорядочена, но я несколько раз заметил, 
как ваше желание доказать ту или иную мысль берет верх над содержанием 
этой мысли. 
-  Я доверяю себе, - сказала она, пожимая плечами, - если я уверена  в 
своем знании, я рассказываю о нем без всякого труда и доказываю другим 
без  усилий. Все мои знания – часть меня, они льются на страницы  сами 
по  себе, и для меня было бы неестественным прилагать какие-то  усилия 
для коррекции собственного стиля, тем более что, на взгляд многих,  он 
не так уж и плох. 
-  Я  и не говорю, что он плох, мисс Лайджест. Помните, я сказал  вам, 
что  ваш  стиль  мне понравился с самого начала, как  только  я  начал 
читать вашу “Британскую полиграфию”. Теперь я лишь говорю о том,  чего 
ему не хватает до идеала, каков он есть в моем понимании. 
-  Так вы говорите, что настоящий исследователь должен быть сух и скуп 
на  эмоции?  Позвольте в этом не согласиться с вами, мистер  Холмс.  Я 
убеждена,   что   эмоции  ученого  неотделимы  от   его   рациональных 
рассуждений, от процесса его мышления вообще; одновременно с тем,  как 
он  получает решение задачи, ученый чувствует это решение  всем  своим 
существом,  и  ему вряд ли захочется ради строгости стиля пожертвовать 
своим удивлением, своими надеждами, своим восторгом, наконец! 
-  Вы  помните, мисс Лайджест, я говорил вам, как доктор Уотсон  пишет 
свои  рассказы обо мне? Чего он добился в итоге? То, что  могло  стать 
неплохой  основой  для криминалистической статьи, становилось  сюжетом 
увлекательной новеллы, и в результате для многих я просто литературный 
персонаж.  Между  тем,  при  рациональном,  продуманном  подходе   мои 
многочисленные  дела  могли бы стать пособием, своеобразным  учебником 
для желающих освоить дедуктивный метод. 
-  Да,  теоретически могли бы. Если бы вы сами взялись за перо, мистер 
Холмс, вы бы сделали все именно так, как считаете правильным, а доктор 
Уотсон  пишет  рассказы  о вас сообразно тому,  как  он  и  только  он 
воспринимает  вашу деятельность. Почему вы требуете от доктора,  чтобы 
он  видел  ваш  метод так, как видите его вы? Неужели вы думаете,  что 
даже  под самым пристальным вашим руководством, кто-то другой смог  бы 
написать  об  этом так, чтобы результат удовлетворил вас?  Это  просто 
невозможно! 
- В этом вы, пожалуй, правы, - согласился я, - мне действительно нужно 
самому  взяться за перо, если я хочу увидеть свои дела  в  нужном  мне 
свете. 
-  Но  если вы признаете это, значит вы признаете и то, что только  за 
автором закреплено право на выработку критериев своих произведений! 
-  О,  мисс Лайджест, как далеко вы зашли! Не кажется ли вам,  что  вы 
фактически  сказали:  никто не имеет право  судить  об  авторе,  кроме 
самого  автора? Вы хотите низвергнуть критику как отрасль публицистики 
и периодики вообще? 
-  Нет,  мистер  Холмс. Критика была и будет всегда,  и  я  отнюдь  не 
восстаю против нее. Я говорю о том, что по-настоящему полезны лишь  те 
критические отзывы, которые помогают автору найти свой стиль, отточить 
его,  а  не пытаются, основываясь на шаблонах и стереотипах,  указать, 
что  и  как  должно быть. Вспомните: великие писатели  стали  великими 
именно потому, что они остались собой и не захотели меняться лишь  для 
того,  чтобы  в этом случае их произведения легче попали  на  страницы 
журналов! 
- Но не могут же все в самом деле писать, как им вздумается? 
-  Не  так,  как  вздумается,  а исходя из норм  элементарной  речевой 
культуры  и  требований научного стиля. Просто  этот  самый  стиль  не 
должен  делать  всех похожими друг на друга - он должен помогать  быть 
hmdhbhds`k|m{l! 
-  Но  человек  строит  себя в меру своих возможностей,  и  если  этих 
внутренних  возможностей  недостаточно,  никакие  внешние  правила  не 
сформируют индивидуального стиля! Строгая критика нужна хотя бы затем, 
чтобы   вовремя   закрывать  доступ  посредственностям   в   науку   и 
публицистику, а не развивать их “стиль”, как вы предлагаете. 
- Посредственные писатели и ученые не могут долго продержаться в среде 
истинно талантливых людей, они рано или поздно выбывают из их круга  и 
не  представляют никакой опасности. Зачем тратить силы  на  то,  чтобы 
бороться с ними, если они сами естественным образом оставляют  борьбу? 
Кому от них вред? 
-  Как  вы  можете  спрашивать, мисс Лайджест! То, что,  например,  вы 
описали  в  своей статье, каким-нибудь студентом может быть воспринято 
неправильно  потому,   что  кто-то  третий,  не  слишком  обремененный 
талантом,  успел забить голову этому несчастному сущей ерундой  –  вот 
вам пример того, почему глупцы и посредственности могут быть опасны. 
-  А  я уверена, что они если и представляют опасность, то только  для 
тех, кто сам глуп и посредственен! 
-  Вы думаете, интуиция молодого и неопытного ученого может помочь ему 
в выборе того, чему верить, а чему нет? 
-  Во  всяком  случае,  она рано или поздно поможет  вытеснить  ложные 
знания, если они и появятся. 
-  Я  не  разделяю ваш оптимизм. Интуиция – качество, появляющееся  по 
мере  получения знаний и обогащения опыта, и прежде, чем доверять  ей, 
ученый  должен  пройти  долгий путь. Если же  его  голова  уже  набита 
ложными  знаниями,  то  он успеет наделать массу  ошибок  прежде,  чем 
почувствует возможности своей интуиции. 
    Мисс  Лайджест  улыбнулась и посмотрела  на  меня,  склонив  набок 
голову: 
-  По-моему, наш спор перешел совсем в другое русло, мистер  Холмс,  и 
спорить с вами можно до бесконечности. 
- Признайтесь, что вам просто больше нечего сказать, - улыбнулся я. 
-  Это  не  так, но я поняла, что на все мои аргументы у  вас  заранее 
найдутся ответы. 
-  А что это как не победа? Наверное, мне придется забрать у вас, мисс 
Лайджест, мои полсоверена! 
- Ни за что на свете, - рассмеялась она. 
- Тогда я попрошу вас налить мне еще чаю. 
-  Налейте  себе сами, мистер Холмс, а заодно и мне, -  ответила  она, 
продолжая смеяться. – Я вашей победы не признавала, так что и  терпеть 
наказание не стану! 
    Я  встал, пожимая плечами с шутливой покорностью, и разлил чай  по 
чашкам. 
-  А  знаете, мисс Лайджест, - сказал я, подавая ей чай,  -  я  только 
сейчас по-настоящему понял ценность вашего каталога. 
- В самом деле? – улыбнулась она. 
-  Мне кажется, его практическая ценность состоит прежде всего в  том, 
что  он  объединяет  функции  почти всех  ваших  картотек,  фактически 
заменяет их. 
-  Да,  но  картотеки все равно нужны: с ними работать удобнее,  когда 
изучается   какой-либо  один  признак,  например,  время  изготовления 
рукописи, ее качество и так далее. 
-  Я  это  понимаю,  -  кивнул  я, - и вижу,  что  проделанная  работа 
чрезвычайно   полезна   в   теоретическом  плане   –   вы   обосновали 
необходимость  выделения  именно данных  признаков  для  классификации 
документов  -  и  в плане утилитарном: вы фактически предложили  новый 
способ организации всех рукописных архивов! 
-  В  этом  и  была  моя цель. Я рада, что вы тоже считаете,  что  она 
достигнута. В конце концов… В чем дело, Келистон? 
   Дворецкий вошел в комнату и остановился с подносом в руках. 
- Вам корреспонденция, миледи, - сказал он, - ее только что доставили. 
-  Спасибо, Келистон, - сказала мисс Лайджест, - поставьте поднос сюда 
и можете быть свободны. 
  Я поднялся с кресла и первым подошел к письмам. 
-  Там  нет  ничего  для вас, мистер Холмс, - сказала  мисс  Лайджест, 
торопливо  вставая со своего места, - Келистон очень хорошо  сортирует 
всю  почту,  и письма на мое имя всегда приносит отдельно…Уверяю  вас, 
мистер  Холмс,  там  нет  ничего для вас! То,  что  вы  держите,  тоже 
адресовано мне! 
-  Прошу прощения, мне показалось, что я заметил почерк Уотсона, и оно 
как раз тоже с пометкой о срочности. 
- Нет-нет, вы ошиблись, - она поспешно взяла голубой концерт у меня из 
рук и сунула его в ящик бюро. 
- О, а это, кажется, то, что мы ждем! Взгляните, мисс Лайджест. 
- Да, оно. 
- Что там? Читайте вслух. 
   Она посмотрела на меня с легкой усмешкой, распечатывая конверт: 
-  Посмотрим, что он на сей раз сообщает. “Моя дорогая”,  -  банальное 
начало,  -  “я был удивлен и тронут вашим посланием” – ну  еще  бы!  - 
“теперь,   зная,  что  я  нужен  вам,  я  постараюсь   ускорить   свое 
возвращение, однако это возможно лишь на три или четыре дня.  Безмерно 
тоскую  и  жажду обнять вас, с заверениями в искренней и  нескончаемой 
любви” – и так далее и тому подобная чушь - “Гриффит Флой” Как вам это 
нравится? 
-  Что ж, три или четыре дня – это тоже результат. Надеюсь, он сдержит 
слово. 
-   Я   тоже  надеюсь.  Черт  возьми!  Похоже,  я  начинаю  ждать  его 
возвращения! 
    Она  взяла с подноса другое письмо, разорвала конверт, и  лицо  ее 
приняло тревожное выражение. 
-  Пришло  извещение  о дате предстоящего суда, -  она  протянула  мне 
судебную повестку и отвернулась к окну, - мне предписано быть  готовой 
к судебному слушанию пятнадцатого сентября. 
   Я прочел бумагу и отложил ее в сторону. 
-  Это  подходящая для нас дата, мисс Лайджест, - сказал я, - я  успею 
сделать к этому сроку все что нужно. 
     Она  повернулась  ко  мне,  и  лицо  ее  снова  стало  спокойным, 
внимательным и невозмутимым: 
- Я не сомневаюсь, мистер Холмс, что вы все сделаете так, как нужно, и 
тогда, когда нужно. Просто это внезапное напоминание о суде показалось 
мне каким-то грубым. В последние дни я почти не думала о неприятном, а 
теперь меня словно растормошили после сладкого сна. 
- Я вас понимаю, - я посмотрел на начинавшее розоветь солнце за окном. 
-  Возможно,  нам  с  вами  стоит покинуть,  наконец,  эту  комнату  и 
отправиться в парк ненадолго. Сейчас там уже не так жарко, вы посидите 
где-нибудь в тени и быстро придете в себя. 
   Она улыбнулась: 
-  Вы правы, я с удовольствием выйду в парк, - ответила она, - но  мне 
уже не нужно приходить в себя – я лишь хочу прогуляться с вами. 
           В тот же вечер я составил и отправил срочную телеграмму для 
Уотсона следующего содержания: 
    “Уотсон. Соберите самые тщательные сведения о Джеймсе К.  Гленрое. 
Сделайте  это сами и перешлите такие же инструкции лицам по  указанным 
ниже адресам. О результатах телеграфируйте как можно скорее. Ш.Х.”. 
 
                                  13 
                                    
Ощутив  всю  прелесть  совместной прогулки, на  следующее  утро  после 
завтрака  мы решили повторить ее. Мисс Лайджест повела меня  по  своим 
любимым тропинкам парка, и беседа с ней была, как всегда, захватывающе 
интересной. Мы могли говорить о чем угодно, обсуждать тысячи вещей,  и 
мне никогда не было скучно. 
     Приближался конец августа, но жара все еще не спадала. Стояли  на 
удивление  теплые  дни, и  на небе уже очень давно  не  появлялось  ни 
единого облачка. Мы с мисс Лайджест держались в тени деревьев и сидели 
лишь там, где тени давали более или менее ощутимую прохладу. 
-  Как  по-вашему,  мистер  Холмс, - вдруг спросила  она,  -  Лестрейд 
переменится ко мне, если в деле произойдут перемены? 
-  Я  думаю,  что когда ему придется вас освобождать, он сделает  вид, 
будто это и не он вас арестовывал. 
-   А   если  вы,  наконец,  убедите  его,  что  стоит  повнимательнее 
присмотреться к Гриффиту Флою, он станет ко мне снисходительней? 
-  С  каких  это  пор  вас волнует отношение к  вам  инспектора,  мисс 
Лайджест? 
-  С  тех  самых  пор, как я поняла, что половина всего дела  держится 
именно на его личном благоволении. 
- Тогда я повторяю, что вам можно ожидать его благоволения лишь тогда, 
когда  он сам придет к выводам по делу, противоречащим всему,  что  он 
делал раньше. 
- То есть как это “самостоятельно”? 
   Я улыбнулся, разжигая свою трубку: 
-  Я  имею  в  виду,  что мне придется убедить  его  в  том,  что  все 
расследование является его и только его заслугой. 
   Ее бровь поползла вверх: 
-   Но  это  несправедливо!  –  сказала  она,  справившись  с  первыми 
чувствами.  –  Я  не  позволю, чтобы все, что вы делаете,  просто  так 
кануло в лету или, того хуже, досталось Лестрейду в качестве трофея! 
-  Я  не слишком честолюбив и в случае, когда придется выбирать  между 
личной славой и вашим спасением, без колебаний выберу второе. 
- Весьма благородно с вашей стороны, мистер Холмс, но мне все равно не 
нравится даже сама постановка этой альтернативы. 
-  Ничего  не поделаешь, - я пожал плечами, с улыбкой наблюдая  за  ее 
возмущением, - мне часто приходится оставаться в тени ради  достижения 
главной цели. 
   Она вздохнула, не в силах смириться с тем, что я говорил: 
-  Доктор  Уотсон как-то сказал мне, что вы отказываетесь от  славы  и 
даже от вознаграждения по многим причинам. Это так? 
-  Да.  Часто я не требую официального признания моего участия в  деле 
потому,  что само дело не представило для меня существенных трудностей 
или просто не было интересным. 
-  Ну, это можно понять. Все знают, что ваша слава зиждется на громких 
и запутанных делах. 
   Я кивнул: 
-  А  в  тех  случаях,  когда дело решено, но не получает  огласки,  я 
довольствуюсь  признанием  клиента  и  близких  мне  людей,  например, 
Уотсона. 
-  Знаете, мне бы все же не хотелось, чтобы в моем деле вы отступили в 
сторону,  когда  придет время делить пирог. Если вы  так  сделаете,  я 
подам  в  какую-нибудь центральную газету опровержение и расскажу  всю 
правду. 
   Я рассмеялся: 
-  Очень  мило,  мисс Лайджест! Но вы, по-моему, взялись  резать  этот 
пирог еще до того, как это пришло в голову даже Лестрейду, да и вообще 
рановато. Как ни грустно признавать, дело остановилось, и мне пока  не 
за что требовать славы. 
   Она улыбнулась: 
- Вы же сами просили, чтобы я в вас верила, и я уже привыкла верить, - 
ее  лицо вдруг приняло озабоченное выражение, но через секунду  она  с 
неожиданным  блеском в глазах посмотрела на меня. – Так  вы  говорите, 
дело остановилось? И вы сегодня тоже свободны? 
- Да, а в чем дело? 
-  Я  подумала, что, может быть, вы хотите расширить территорию  нашей 
прогулки  и посмотреть на здешние пейзажи. За тем приходом открываются 
замечательные виды! 
-Я согласен. Когда мы отправимся? 
-  Прямо  сейчас, если вы ничего не имеете против, - она оглядела  мой 
спортивный  пиджак и короткие брюки, заправленные  в  сапоги,  -  ваша 
одежда  будет очень кстати: там, возможно, придется пробираться сквозь 
траву. 
-  Тогда  ваша  тоже, - ответил я, бросив взгляд на ее черный  брючный 
костюм, очевидно, тот, о котором говорила миссис Коннор. Мисс Лайджест 
не  утрачивала в нем ни капли своей женственности: хорошо  подогнанные 
по фигуре, жилет, пиджак и брюки делали ее еще более изящной. 
    Мы  вернулись в дом, чтобы предупредить всех, что уходим, в  холле 
нас  встретила  Мэри.  Она стирала с мебели  пыль,  но,  услышав  шаги 
хозяйки, обернулась и подошла к ней. 
-  Мэри,  -  обратилась к ней мисс Лайджест, - будьте добры, передайте 
Келистону,  что мы с мистером Холмсом отправляемся на прогулку.  Пусть 
не готовят нам чай заранее. 
- Это все, мэм? 
-  Да.  Впрочем, нет. Если ко мне приедет кто-нибудь, скажите,  что  я 
ушла  с  мистером  Холмсом по важному делу, о  котором  вы  ничего  не 
знаете. 
- Хорошо, мэм. Я все передам Джорджу и … 
-  Джорджу?  –  глаза мисс Лайджест вспыхнули смехом, но лицо  тронула 
только  сдержанная улыбка. Она хотела еще что-то сказать, но горничная 
так побелела, что мисс Лайджест, как видно, стало жаль ее. 
- Я хотела сказать… мэм, я … 
-  Успокойтесь, Мэри, - она чуть коснулась рукой ее плеча, - передайте 
ему все, что я сказала. 
   Мэри подняла глаза, а мисс Лайджест направилась к выходу, но тут же 
обернулась: 
- Да, и подайте мою шляпу, пожалуйста. 
 
       Перед  нами  открылся  восхитительный вид:  зеленая  равнина  с 
видневшимися   кое-где   желтыми   пятнами,   знаменовавшими    осень, 
представляла  собой  вогнутую чашу, края  которой  переходили  либо  в 
холмы, либо в дороги. Невысокие холмы имели округлые вершины и обросли 
как-то  неравномерно, а между участками зелени на них виднелись залежи 
красной глины. Травяную гладь равнины не пересекала ни одна тень,  так 
как  солнце  вошло  в  зенит, но ее делили на сектора  прямые  дороги, 
разбегавшиеся  в разных направлениях и скрывавшиеся между  холмами.  С 
возвышения, на котором мы стояли, эти дороги казались не толще  ниток, 
вплетенных в пятнистое желто-зеленое полотно. 
-  В  этом  есть  что-то  завораживающее, -  сказал  я  после  долгого 
молчания. 
-  Да,  -  согласилась  мисс Лайджест, с блаженной  улыбкой  продолжая 
глядеть в просторы перед собой, - но вы даже не представляете, до чего 
здесь прекрасно лунной ночью! Несколько  раз я специально ходила  сюда 
в полнолуния. Хотите спуститься вниз? 
- Разумеется. 
-  Тогда  идемте, кажется, где-то здесь есть более или  менее  пологий 
спуск, а, может, немного правее. 
    Мы  отыскали  нечто вроде тропинки и благополучно спустились  вниз 
минут  за  двадцать. Оказавшись на “дне чаши”, я был удивлен тем,  что 
трава,  сверху  казавшаяся не выше щиколотки, на самом  деле  доходила 
почти  до  пояса.  Мы предпочли выйти из зарослей и пошли  по  дороге. 
Дойдя до одной из развилок, мисс Лайджест села на большой валун. 
-  Теперь, мистер Холмс, можете сами выбирать, куда нам отправиться, - 
сказала  она,  приподнимая шляпу и вытирая  платком  взмокший  лоб.  – 
Каждая  дорога  ведет  в отдельную сторону, и  почти  везде  есть  что 
посмотреть. Разве что вот эти две, - она махнула рукой влево, - просто 
упираются в дальние деревни и фермы, где нам с вами нечего делать. 
   Я осмотрелся: 
-  А  что  там  за  низкие  строения с большими  навесами  и  длинными 
изгородями?   –   я   указал  на  заинтересовавшие   меня   постройки, 
расположенные в ложбине между двумя холмами. 
- Где? А, это конюшни. 
- Чьи они? 
-  Нашего знакомого фермера. Когда-то отчим владел ими, но потом решил 
продать. Цена для фермера оказалась слишком высокой, и мы договорились 
отдать ему конюшни за меньшую плату, но с некоторыми условиями. 
- А сама равнина не принадлежит никому? 
- Нет, эта территория ничья, и она, слава богу, никак не используется. 
- Почему “слава богу”? 
-  Ну,  здесь тихо и красиво, никаких вскопанных участков и  уродливых 
лачуг. Правда, лошади из тех самых конюшен пасутся именно здесь.  Вон, 
кстати, они. Видите, в той стороне равнины? 
- Вижу, - ответил я, оглядываясь и закрывая рукой глаза. – А вы любите 
верховую езду, мисс Лайджест? 
-  Раньше очень любила, но теперь почти не езжу, разве только…  Мистер 
Холмс! 
- Да? 
- Уж не хотите ли вы предложить конную прогулку? 
-  Согласитесь, что конюшни, с которыми у вас есть взаимные условия, и 
равнина,  которая к тому же “никак не используется”, навевают подобные 
мысли.  Кстати,  верхом мы сможем осмотреть гораздо больше  тех  самых 
пейзажей, которыми вы меня сюда завлекли. 
   Она рассмеялась: 
- Может, и вправду стоит попробовать! Что ж, идемте, только как бы вам 
не  пришлось собирать мои бренные останки после того, как  я  сяду  на 
лошадь. 
   Она встала с камня, и мы пошли по направлению к видневшимся впереди 
конюшням.  По  мере  того,  как  мы подходили  ближе,  стало  возможно 
различить загоны для лошадей и подсобные помещения. На крыльце  самого 
длинного  здания  сидел хмурый тучный субъект  в  высоких  сапогах,  с 
пышными  бакенбардами и трубкой в зубах. Он подозрительно  посматривал 
на  нас, когда мы приближались, и давал указания мальчишке, чистившему 
седло. 
-  Здравствуйте,  -  сказала мисс Лайджест,  глядя  в  упор  на  этого 
человека,  даже  не сдвинувшегося с места при нашем появлении.  –  Мне 
нужно представиться? 
   Тот вскочил и услужливо поклонился: 
-  Простите,  миледи, я не узнал вас сразу и принял за…  Ах,  неважно! 
Извините меня. Что вам угодно? 
-  Мне  и  этому господину нужны две лошади для верховой езды. Сейчас. 
Это можно устроить? 
-  Конечно,  миледи.  Для  вас  все что  хотите!  Я  слышал  о  смерти 
несчастного  сэра  Джейкоба!  Какая  жалость,  миледи!..   Вы   будете 
выбирать? 
   Мисс Лайджест повернулась ко мне: 
- Давайте выберем, мистер Холмс. 
    Конюх  засуетился и повел нас к большому крытому загону. Я  выбрал 
стройную  сильную гнедую кобылу, и мисс Лайджест одобрила  мой  выбор. 
Сама  она  долго переходила от лошади к лошади и, поглаживая коней  по 
холкам, в каждой находила какие-нибудь недостатки. Конюх предлагал  ей 
остановиться  на рыжем скакуне, который сразу же ласково положил  свою 
морду  на  ее ладонь, но мисс Лайджест отклонила предложение.  Наконец 
она указала на красивого породистого коня черной масти: 
- Вот этот подойдет. 
    Служащие  конюшни  уставились  на мисс  Лайджест  как  на  женщину 
сомнительного психического здоровья. 
-  Какой  красавец,  а? – сказала она, похлопывая жеребца  по  шее.  – 
Посмотрите только, мистер Холмс, какой красавец! 
- Миледи! Вы не можете взять его! – воскликнул толстый конюх. – Это же 
Черный Смолл! 
- Ну и что? 
- Как что?! Это он затоптал Герберта Кларка этой весной! 
- В самом деле? Он так красив и, по-моему, смирен. 
-  Думайте,  что хотите, миледи, но не садитесь на него.  Ваша  смерть 
будет на моей совести! 
- Успокойтесь,  я не собираюсь умирать. И мне кажется, я ему нравлюсь, 
а, Смолл? 
    Она  дала знак оседлать коня, и конюх опустил руки. В глазах  мисс 
Лайджест  я  увидел  знакомый холодный азартный  блеск  и  понял,  что 
Wepmnls Смоллу придется носить ее на себе. 
    Когда  кони  был  оседланы, конюх принялся  давать  мисс  Лайджест 
напутственные указания: 
-  Главное  –  усидеть  на  нем первые несколько  минут,  а  потом  он 
успокоится. Ни в коем случае не бросайте поводья, миледи! Хорошо,  что 
вы  не  в  платье:  дамское седло он бы терпеть не  стал.  Осторожней, 
миледи! Осторожней! 
    Мисс  Лайджест  вставила ногу в стремя и  вскочила.  Жеребец  стал 
перебирать  ногами  и  крутить головой, а потом понесся  вперед.  Она, 
видимо, попыталась сдержать его бег, натянув поводья, но Смолл  только 
выгнул шею и стал подпрыгивать, пытаясь сбросить наездницу. Когда  это 
ему  не  удалось,  он снова помчался по равнине, не  разбирая  дороги. 
Через несколько минут мисс Лайджест, сделав пару кругов, помахала  мне 
рукой. Я сел на свою лошадь и пришпорил ее каблуками. 
- Каковы ощущения? – крикнул я, приближаясь к ней. 
-  Неописуемо! – ответила она, остановившись и дожидаясь меня. Ее щеки 
порозовели от бега, напряжения и восторга. Она похлопала коня по  лбу, 
и  тот завертел головой, бешено водя глазами. – Но, пожалуй, конюх был 
прав:  стоило  взять  кого-нибудь поспокойнее.  Был  момент,  когда  я 
здорово испугалась. Давайте пойдем легкой трусцой, мистер Холмс. 
-  Я почему-то не сомневался, что вам удастся усидеть, - сказал я, - и 
поэтому не особенно волновался. 
- Я тоже не сомневалась, - усмехнулась она, - пока он ни начал скакать 
на одном месте. 
-  Во всяком случае в вас чувствуется хорошая выучка. Почему, когда  я 
спросил вас о лошадях, вы ответили так, будто ездили лишь пару раз? 
-  Но  я  действительно ездила пару раз, и это  было  давно.  Когда  я 
училась в университете, я так иногда отдыхала после занятий, только  и 
всего. Так что никакой выучки! 
- Тогда я не понимаю, как вы удержались в седле. 
-  Я  просто вцепилась в коня и держалась так, что пальцы посинели,  - 
улыбнулась она. – И, возможно, его буйный нрав несколько преувеличен. 
-  Сильно  в этом сомневаюсь. Даже сейчас он переступает, не  оставляя 
попыток пуститься вскачь. 
- А вы, мистер Холмс, когда сидели на коне в последний раз? 
-  Тоже  во  времена  университета. Все мои  приятели  обожали  ездить 
наперегонки, и я тоже иногда участвовал в их забегах. 
- Это видно: ваша лошадь идет ровнее и правильней. 
- Просто я еду по более ровной тропинке. 
- Ну а теперь, когда я тоже еду по тропинке? 
- Я взял объезженную, а вы – дикую лошадь, и мои таланты наездника тут 
ни при чем. 
- Возможно, вы правы, - рассмеялась она. 
- Впрочем, если хотите, это можно проверить. 
- Предлагаете наперегонки? Опять хотите пари на полсоверена? 
-  Боже  упаси!  –  рассмеялся я вслед  за  ней.  –  С  вами  нетрудно 
разориться, мисс Лайджест. Давайте просто доедем одним аллюром вон  до 
той  тени  на  дороге, которую отбрасывает холм, и посмотрим,  у  кого 
лучше лошадь, а у кого – таланты. 
-  Замечательно, - согласилась она, - только отойдите подальше с вашей 
кобылой, а то мой Смолл не умещается с ней на одной дороге. Еще,  чего 
доброго, переломает ноги. 
-  Хорошо,  -  ответил я, перемещаясь на край, - вы  готовы?  Начинаем 
отсчет. 
    Лошади  рванули одновременно и некоторое время шли бок о  бок,  но 
потом  я обогнал мисс Лайджест и первым доехал до условленного финиша. 
Обернувшись,  я  увидел, что мисс Лайджест ездит по кругу  и  пытается 
заставить своего коня идти прямо. 
- В чем дело? – спросил я, возвращаясь. 
-  Ему в голову вдруг пришло добровольно сойти с дистанции! – ответила 
она,  продолжая бороться с жеребцом. – Какого черта он не едет прямо?! 
Ну  вот, наконец-то! Не удивлюсь, если он также внезапно решит  бежать 
исключительно прямо. 
    Смолл,  словно  поняв  ее  слова, рванулся  вперед  и  помчался  с 
оглушительной скоростью. Мисс Лайджест удалось остановить  его  только 
через несколько сот ярдов. Она крикнула мне, чтобы я ехал к ней. 
-  Теперь мы с ним, кажется, лучше понимает друг друга, - сказала мисс 
Лайджест, направляя коня. – Перестаньте смеяться, мистер Холмс!  Смолл 
больше так не будет. Правда, Смолл? Вот видите, он кивает. 
-  Это  еще  ничего  не  значит. В прошлый раз  он  так  кивал,  когда 
собирался вас сбросить. 
- Ничего подобного, теперь он меня слушается. Замечательный конь! 
    Мы  находились в ложбине между холмами, и один из них  загораживал 
мне вид на то, что было за ними. 
-  Что  за  этими  холмами, мисс Лайджест? – спросил  я.  –  Еще  одна 
равнина? 
-  Совершенно верно, равнина. Не такая большая и глубокая, как эта, но 
тоже   очень  живописная.  Кстати  этот  проход  тоже  очень   неплох. 
Посмотрите,  какие деревья там наверху! Они почти свешиваются  вниз  и 
держатся только кончиками корней. 
    Мы  неторопливо проехали ложбину, наслаждаясь тенью  и  прохладой. 
Было  удивительно  тихо,  и только стук копыт  легким  эхом  отдавался 
позади.  Здесь, между двух холмов, чувствовалось движение  воздуха,  и 
иногда легкий ветер колыхал ветки висящих над тропинкой кустарников  и 
деревьев.  Пахло травами. Мисс Лайджест ехала впереди, и я видел,  как 
несколько  прядей ее волос выпали сзади из-под шляпы и покачивались  в 
такт лошадиным шагам. 
    Новая равнина действительно была меньше, но она была полна цветов. 
Я с удовольствием вдохнул их горячий аромат. 
   Когда дорога стала шире, мы с мисс Лайджест вновь поехали рядом. 
-  По-моему,  -  вдруг сказала она, - моему коню  нужна  пробежка.  Я, 
пожалуй, проеду небольшой круг, а вы можете подождать в тени от  этого 
вяза. Посмотрите, как вашей лошади понравились здешние цветы! 
   Она толкнула Смолла в бока, и он, словно того и ожидая, помчался во 
весь опор. Я, по совету мисс Лайджест, отъехал в тень дерева, разрешил 
своей  кобыле  спокойно  жевать траву и  смотрел,  как  мисс  Лайджест 
позволяла  своему  коню  вытворять  всякие  фокусы  и,  совершенно  не 
сдерживая его, носилась по равнине. Неожиданно я представил себе,  как 
почтенные  старушки  стали бы комментировать  эту  сцену,  и  невольно 
улыбнулся.  Однако эта улыбка быстро сошла с моего лица. Я  подумал  о 
тех  нападках,  которым мисс Лайджест всегда подвергалась  со  стороны 
недалеких   обывателей,   и  мне  было  горько   сознавать,   что   ее 
исключительность, призванная сделать ее жизнь легче и ярче,  приносила 
ей  неприятности и беды. Воистину, wir sind gemohnt, dass die Menschen 
verhonen was sie nicht vertehen*. Но я понимал ее! Я ощущал это каждую 
минуту,  когда  был с ней. Однако самым странным было то,  что  и  она 
тонко   чувствовала  меня,  легко  понимала  и  принимала  мой,   надо 
признаться, весьма трудный характер. И вот именно в те самые  моменты, 
когда  все  произносимые слова передавали больше, чем  могут  передать 
слова,  когда  наше понимание становилось почти осязаемым  и  когда  я 
должен был бы радоваться этому редкому по своей прелести общению, где- 
то в глубине моего существа зарождалось нечто, что отдавалось тревогой 
в  мозгу  и  тяжестью в сердце. Необъяснимость этого чувства  тяготила 
меня,  и  я испытывал странное волнение, опасение за себя, за то,  что 
происходило  со  мной, когда эта женщина вот так скакала  по  равнине… 
Ничего подобного со мной никогда не было, и ясность собственных эмоций 
была  для меня так же естественна, как ясность рассудка. Теперь, когда 
мой  рассудок был бессилен в том, что касалось моих чувств,  я  ощущал 
себя  беспомощным…  И что это за странный букет: неистощимый  интерес, 
глубокая   симпатия,  какая-то  внутренняя  теплота   и…   нежность?.. 
Внезапное  решение  чуть  не  вышибло меня  из  седла  –  ведь  это  и 
называется любовью! Моя спина похолодела, а на лбу выступила испарина. 
Так  неужели я влюблен? Эта мысль определенно не укладывалась  в  моем 
мозгу, и я чувствовал себя, как пойманный кролик… 
- Мистер Холмс, - голос мисс Лайджест вырвал меня из забытья, - мистер 
Холмс, что с вами? 
   Она подъехала ко мне и остановила коня. 
- Абсолютно ничего. А в чем дело? 
- Ну, вы показались мне каким-то странным. 
-  Тут  нечему удивляться, Уотсон говорит, что вообще не знает  никого 
более странного, чем я. 
   Она улыбнулась, но явно поняла, что я просто отшутился. 
- Куда направимся теперь? – спросила она. 
-  Я  предлагаю вам продолжить свою экскурсию, а потом решим,  на  что 
стоит посмотреть в первую очередь. 
-  Тогда  вперед!  Проедем  по равнине, и  я  покажу  вам  удивительно 
красивый лес. Он как бы замыкает эту холмистую местность. Сама я  была 
там около года назад, но, надеюсь, ничего не изменилось. 
- Вы добирались туда пешком, мисс Лайджест? – удивился я. 
- Да, а почему бы и нет? 
- Верховая прогулка уже заняла больше двух часов! 
-  Разве не полезно иногда пройтись пешком и подумать о насущном?  Мне 
некуда было спешить, а здесь так тихо, безлюдно и легко! 
    Что-то  в ее голосе подсказало мне, что насущное было не  очень-то 
приятным. 
- А чем примечателен этот лес? – спросил я, подстегивая лошадь. 
- Он находится довольно далеко от деревень, и поэтому там полно редких 
трав  и  цветов. К тому же говорят, там водятся лисицы…  Боже мой,  до 
чего же жарко! Может быть, в лесу удастся найти какой-нибудь родник  и 
попить! 
- Если хотите, можете попить прямо сейчас из моей фляги. 
-  У вас с собой фляга? –  переспросила она,  резко останавливая коня. 
– Когда вы успели ее взять? 
- Ну, это же дорожный костюм, и в нем всегда есть фляга с водой. 
-  Замечательно, я с удовольствием к ней приложусь.  О,  она  даже  не 
успела нагреться в вашем кармане! 
    Она  с наслаждением пила воду, а потом вернула мне флягу и вытерла 
струйку на подбородке. 
    Когда мы снова двинулись вперед, мисс Лайджест вдруг вспомнила наш 
давний разговор: 
-  Помните,  мистер  Холмс, вы говорили о том,  что  по  личным  вещам 
человека  или  по предметам его гардероба можно многое  узнать  о  нем 
самом?  Вы  приводили множество примеров, но мне бы  хотелось  увидеть 
такой  пример воочию. Не будет ли слишком назойливым, если  я  попрошу 
вас применить этот метод на мне? 
- Я буду только рад. Дайте мне что-нибудь. 
-  Что  же  вам  дать? – мисс Лайджест оглядела себя  и  похлопала  по 
карманам, а потом сняла кольцо с пальца и подала его мне. – Подойдет? 
    Я, выпустив поводья, осмотрел это кольцо. Оно было очень красивым: 
темно-красный рубин в оправе тонкой работы. 
-  Думаю,  что подойдет. Посмотрим. К сожалению, у меня  нет  с  собой 
лупы,  и  поэтому сказать можно немного. Впрочем… Да, пожалуй, кое-что 
есть.  Прежде всего, кольцо вам досталось от матери – женщины изящной, 
стройной  и аккуратной. А ваша мать получила его в подарок  от  своего 
первого  мужа,  вашего родного отца, побывавшего в  Индии  и  страстно 
любившего свою жену. Я склонен думать, что кольцо было преподнесено на 
годовщину  свадьбы.  Ваша мать очень дорожила подарком  и  носила  его 
очень часто, а скорее всего, постоянно, но, выйдя замуж вторично, была 
вынуждена  снять  кольцо и хранить его в отдельной шкатулке.  Вам  оно 
перешло  со  всеми  драгоценностями, и вы стали хранить  его  в  общей 
шкатулке.  Вот  собственно  и  все, что  можно  увидеть  невооруженным 
глазом. 
    Я  вернул мисс Лайджест кольцо. Она надела его на палец и с минуту 
не задавала вопросов, но вид у нее был озадаченный. 
-  Из всего сказанного вами, - наконец заговорила она, - неточным было 
лишь утверждение о том, что кольцо было подарено на годовщину свадьбы. 
В  действительности отец сделал этот подарок матери, когда родилась я, 
то есть через четыре года после их женитьбы. Он тогда как раз вернулся 
из Индии. 
- А остальное верно? 
 
-  Абсолютно  верно  и  точно. Я поняла,  что  послужило  основой  для 
некоторых  ваших  выводов,  мистер  Холмс,  но  многое  осталось   мне 
непонятным. Я буду рада, если вы объясните. 
- Что вы поняли? 
-  Это  индийская  ювелирная работа – только в Индии мастера  украшают 
оправы для камней таким ободком в задней части. Вы знали от меня,  что 
мой  отец много путешествовал по долгу службы, и потому вывод  о  том, 
что вещь привезена отцом, кажется совершенно естественным. Подарок мог 
предназначаться только матери, а раз кольцо на мне, значит перешло  по 
наследству.  Но  почему  вы  решили, что  отец  привез  подарок  через 
несколько лет после свадьбы, а не раньше? 
-  Очень  просто,  -  улыбнулся  я, - кольцо  сделано  по  заказу  (на 
внутренней стороне имя мастера), а мода на такие оправы была в  Англии 
немного позже, чем могла быть свадьба ваших родителей. 
-  Действительно просто, если углубиться в мелочи! Вы восхищаете меня, 
мистер  Холмс!.. Так вот, далее: заключение о том, что моя  мать  была 
стройна  и  изящна,  последовало  из размеров  кольца.  Но  почему  вы 
исключили возможность, что она носила его на мизинце? 
- Ваш отец должен был постараться заказать кольцо по размеру, и, кроме 
того,  большинство царапин на ободке находятся снизу. Если  бы  кольцо 
носилось  на  мизинце,  царапин на боковой  стороне  было  бы  гораздо 
больше. 
- Да, вы правы. 
- Что еще вы поняли? 
-  Ну,  только страстно любящий человек при своем небольшом  богатстве 
смог бы накопить денег на такой дорогой подарок. Только дорожащая этим 
подарком женщина перед тем, как убрать кольцо, сдала бы его в чистку… 
    Хотел  бы  я посмотреть на лицо своего брата, если бы  он  услышал 
рассуждения этой женщины. Я и прежде не раз был свидетелем  того,  как 
она  делала  выводы  на  основе  своих наблюдений,  но  не  переставал 
удивляться. 
-  Все  остальное  следует из поверхностей,  -  завершил  я,  -  стоит 
приглядеться повнимательней, и можно заметить, что царапины на  кольце 
разные:   есть  более  глубокие,  сделанные  давно  и  теперь  имеющие 
сглаженные  края  в  силу  этой давности и  проведенной  чистки,  есть 
недавние и более мелкие, которые скорее всего сделали вы сами, положив 
кольцо в шкатулку вместе с другими украшениями. 
-  И  где  только  лежат пределы ваших возможностей, мистер  Холмс?  - 
улыбнулась  мисс  Лайджест.  –  Спасибо за  блестящую  демонстрацию  и 
исчерпывающие объяснения! 
- Не за что, мисс Лайджест. 
-  Я поняла, что мне нужно усиленно тренироваться, если я хочу хотя бы 
приблизиться к вашему мастерству. 
-  Простите  меня,  мисс Лайджест, но то, что вы  говорите  сейчас,  - 
полная чушь! Да я в жизни не встречал человека, который бы после  пары 
моих  уроков  так овладел методом умозаключений! И, между прочим,  эти 
самые  уроки были вам не особенно нужны – вы и сами интуитивно освоили 
дедукцию, без всякой чужой помощи. 
-  Я  в  этом не уверена, - ответила она, продолжая улыбаться, -  если 
меня  вздумает  проверять  кто-то менее  снисходительный,  чем  вы,  я 
окажусь не на высоте. 
-  Проверять  вас?  Неплохая идея! Может быть,  вы  хотите  что-нибудь 
сказать обо мне в качестве ответного хода. 
- Применить этот метод к вам? 
-  Да,  если захотите. Я могу облегчить вам задачу – сообщите обо  мне 
что-нибудь такое, о чем я вам не говорил, просто ориентируясь  на  то, 
что вы уже обо мне знаете и без всякой отдельно взятой вещи. 
-  Не думаю, что это будет проще. Хотя я, наверное, попытаюсь… Итак, - 
она пристально взглянула на меня и улыбнулась сама себе в предвкушении 
того,  что  собиралась  сказать, - вы, мистер  Холмс,  уравновешенный, 
аккуратный и внимательный человек. Вы энтузиаст своего дела и  терпеть 
me  можете  все  скучное, каждодневное, однообразное,  поэтому  тогда, 
когда  в  вашей жизни появляются периоды вынужденного бездействия,  вы 
прибегаете  к искусственным средствам стимуляции. Рискну сказать,  что 
вы используете кокаин, и последний период, когда вы разнообразили свои 
ощущения  таким образом, пришелся на конец июля и первые дни  августа. 
Подождите, мистер Холмс, это еще не все! Кроме этой пагубной привычки, 
на  досуге  вы  занимаетесь тем, что музицируете и ставите  химические 
опыты. Инструмент, на котором вы играете, струнно-смычковый, наверное, 
скрипка, но за это я не могу поручиться, а последний опыт, которым  вы 
занимались, был связан с ацетоном. 
-  Как  вам  не стыдно, мисс Лайджест, - улыбнулся я, - я хотел  самым 
серьезным   образом   подвергнуть   вас   испытанию,   а   вы   просто 
воспользовались тем, что услышали от не в меру болтливого Уотсона! 
   Она улыбнулась уголком рта: 
-  Выходит,  все,  что  я сказала, правда? Тогда вы  напрасно  ругаете 
доктора:  он  не  говорил о вас ничего такого, что я сейчас  могла  бы 
использовать. 
- Хотите сказать, что обо всем этом вы узнали сами? 
- Разумеется, сама. 
-  Тогда  я  жду  объяснений. О некоторых  вещах  вы,  пожалуй,  могли 
догадаться, например, почувствовали запах ацетона, когда посетили меня 
в  моей  квартире, и заметили стол для опытов в углу, но что  касается 
остального… 
-  В  основе  моих  выводов лежат не такие уж  глобальные  наблюдения, 
мистер  Холмс. В тот день, когда вы рулеткой замеряли следы  убийцы  в 
парке  Голдентрила, вы закатали рукава сорочки, и  заметить  ранки  от 
уколов было нетрудно. Вы производите впечатление здорового человека, а 
следы  на руках были свежие. Отсюда, как вы понимаете, следует двойной 
вывод:  о сроках ваших последних инъекций и о том, что вы сами  делали 
их  себе. Поскольку теперь, временно находясь в моем доме и проводя со 
мной  много времени, вы не нуждаетесь в наркотике, я делаю вывод,  что 
он  вам  нужен  в  периоды вынужденного безделья. Остается  вспомнить, 
какое  вещество можно применять для достижения состояния  собранности, 
концентрации сил и яркости ощущений – раствор кокаина. Теперь  о  том, 
что  касается  скрипки.  О  том,  что  вы  любите  скрипичную  музыку, 
догадаться  было  нетрудно: вы выказали в ней широкие  познания  и  не 
скрывали  своего восхищения. И, хотя вы не говорили, что сами  неплохо 
играете,  я заметила, что многие тонкие предметы, подобные смычку,  вы 
держите  особенным  образом,  и я сделала  рискованный,  хотя  и,  как 
выяснилось,  правильный вывод. 
    Я  не  знал,  что  ей  ответить.  Она  окончательно  поразила  мое 
воображение, и никакие слова восторга и похвалы не могли  бы  выразить 
то, что мне хотелось, и то, что я чувствовал. 
- У  меня нет слов, мисс Лайджест, - сказал я, - вы не нуждаетесь ни в 
каких уроках и испытаниях и сами можете учить дедукции, кого угодно. 
   Ее щеки снова порозовели. 
- Спасибо, мистер Холмс, - сказала она несколько смущенно, - спасибо. 
 
     В   Грегори-Пейдж  мы  вернулись  около  девяти  часов,  усталые, 
испачканные  дорожной  пылью,  но в прекрасном  настроении.  Когда  мы 
привели  себя в порядок, поели и выпили чаю, было уже довольно поздно. 
Я  встал и, пожелав мисс Лайджест спокойной ночи, собрался уходить, но 
она остановила меня: 
-  У  меня  уже очень давно не было такого прекрасного дня, -  сказала 
она,  глядя на меня своим глубоким взглядом, - и я благодарна  вам  за 
него, мистер Холмс. 
   Я учтиво поклонился и вышел, понимая, что навсегда потерял свободу… 
 
 
 
_______________________________ 
* Мы привыкли, что люди издеваются над тем, чего они не понимают 
(нем.).